Продается недостроенный индивидуальный дом...
Шрифт:
— Хотят положить в больницу. Врач считает ее состояние опасным и... Она ведь и физически очень ослабла. Но парень еще мал, начнет тосковать.
После исповеди Ваттеру стало легче... Вставая, он смущенно засопел и сказал:
— Но я бы хотел, чтобы все осталось между нами... Пойдут разговоры и...
— Понятно. Все останется между нами.
На следующий день Ваттер отвез свою исхудавшую жену в больницу... Ничего, ничего. Все будет хорошо. Просто Хилья нуждается в хорошем лечении. Эльмар с Эдой и Индреком будут каждый день навещать ее. Все
Из больницы Ваттер сразу же отправился на работу. Шел дождь. Город из трамвайного окна был виден, как сквозь слезы. Ведь все хорошо? Да, все хорошо, но вот этот больничный халат... Этот халат был и на тех, кто...
— Послушай, Ваттер, — Рейн решил поговорить со своим напарником прямо, по-мужски, — это ты подстроил? Меня отправляют в колхоз.
— Кто-то из нашей бригады должен ехать, — ответил Ваттер, снимая пиджак. Разговор этот происходил в душевой. — Каска к рулону не поставишь. Сорк уже в годах. Следовательно, я или ты. Я на этот раз ехать не могу.
— Тоже мне порядки, что и говорить! Я как раз собираюсь ставить стропила. Черт возьми, индивидуального застройщика никто заставить не может!
— Никто никого и не заставляет. Государство обращается к трудящимся, и люди едут добровольно. Не может же зерно остаться на полях!
— Государство! — Рейн кинул ботинки на дно шкафа и стал натягивать на ноги старые башмаки. — Ты говоришь точь-в-точь, как говорил у нас в роте Юхасоо. Этот человек мог без конца вести такие оторванные от жизни разговоры. Государство. Ты бы видел, как я надрываюсь, чтобы иметь жилье... Строю. А потом буду возвращать долги. Нет, Ваттер, я давно уже не мальчик. Советую и тебе смотреть на жизнь открытыми глазами. Тут один мой знакомый строил дом. Залез по шею в долги. Мог бы сдать одну комнату. А попробуй взять жильца по договоренности!
— Иными словами, попробуй жильца ободрать.
— Если жилец согласен платить... Ладно. Такси в городе не хватает, особенно в вечернее время. У человека «Москвич». Поехал в свободное время подработать, и в первый же вечер — штраф.
Ваттер внимательно поглядел на Рейна.
— Ты случайно в Швецию или в Канаду не собираешься?
— Что?
— Встретишь там братьев по крови. Сможешь даже по-эстонски поговорить!
— Ну, ну, не накручивай...
— Во имя чего ты воевал, черт побери?
— Месяц в истребительном батальоне, как и ты, и вдобавок еще четыре года. Не вздумай учить меня. Я устал. Я тоже человек. Я хочу содержать семью и жить по-человечески. В колхоз я не поеду. У тебя причина. Ладно. Понимаю. У меня тоже причина. И это должны понять. Пойду поговорю с Сельямаа.
Рейн ушел, но вскоре, сверкая глазами, вернулся и встал к горячей грохочущей машине. В течение всей смены он не сказал старому другу ни слова.
Ночью, когда он, промокший, вернулся домой, Урве неожиданно сказала:
— Знаешь, Рейн, я на две недели уезжаю в колхоз работать.
— Я тоже, — прохрипел Рейн и повесил мокрое пальто на вешалку. — Но пусть Ваттер
За столом Рейн стал на чем свет стоит ругать бывшего друга. Урве остановила его:
— Откуда ты знаешь, может быть, он в самом деле не может ехать.
— Не может. Не хочет — и все. Уж он бы сказал, будь у него причина. А Сельямаа поддерживает его, им и дела нет, когда этот недоросль Лейзик закончит свой дом.
Теща стал яростно защищать зятя. По ее мнению, снимать с человека три шкуры — вопиющая несправедливость.
Урве было грустно. Когда-то она даже хотела на писать о Ваттере — муж так расхваливал своего товарища. Сейчас она видела: их дружба рушится. Рейна она понимала, понимала, как трудно ему оставить стройку в разгар работы. Но так выходить из себя тоже не годится. Поэтому она примирительно сказала:
— Голову выше, съездишь, и дело с концом.
— К черту! Не поеду, и все. Индивидуальным застройщикам нельзя мешать. Сельямаа сам сказал, он же знает законы. Не смогли заменить, видишь ли. Ваттер ловко ускользнул. И теперь я оказался этим болваном. Не пройдет!
Рейн знал, что так скандалить и повышать голос он может только у себя дома, а не под отрогам взглядом Сельямаа.
Он думал, что, поставив стропила, отпразднует этот день. А теперь праздник приходилось откладывать. Эро мог бы помочь ему кончить, но на следующей неделе он уедет.
Дождь потоками стекал по окнам. Как станешь убирать урожай в такую погоду?
Рейн, тяжело вздохнув, встал из-за стола и пошел в комнату. Да, правы были те, кто говорил: спасите нас от друзей, а с врагами мы и сами справимся. Рейн стал размышлять, чем бы отомстить бывшему другу и какую бы придумать отговорку, чтобы не ехать в колхоз.
Утром он все-таки решил — поеду. Ходил молчаливый, хмурый. Теща уже не решалась и сочувствовать ему. Хватит. Один раз он ее уже обрезал:
— Оставь меня в покое, если можешь.
Это было сказано таким тоном, что старая женщина волей-неволей замолчала. Только покраснела.
Но все разрешилось не так, как предполагал Рейн. На фабрике Сельямаа отозвал Лейзика в сторону и сказал:
— Можете не ехать. Старый Каск сам захотел.
Рейн смутился от неожиданности и переложил заплечный мешок из одной руки в другую, словно собирался взвалить его на спину.
— Да разве старый Каск — работник? — наконец вымолвил он.
— Убирать картофель да дергать морковь — эта работа как раз по нему.
Сельямаа кашлянул, словно собираясь что-то добавить, но промолчал. Быстро прошел к машинам. А Рейн остался стоять на лестнице.
— Ну что ж! Чудесно! — пробормотал он. Однако, против ожидания, голос его звучал мрачно и устало.
4
Весело!
Мимо летят поля. Природа пахнет осенью. Луга, на которых зеленеет трава, кажутся на редкость просторными. Крошечные березки и приземистые сосны на болоте приятно разнообразят ландшафт.