Продавец снов (с иллюстрациями)
Шрифт:
«Чепуха, — думал доктор, — все это объяснимо: синяки у него оставались от настоящей драки с мальчишками, вывих после падения и, скорее всего, не во сне — наяву. Остальное: кто из ребят не засыпает с грушей или с яблоком чуть ли не во рту? Крону он нашел днем… Излишне возбудим, эмоционален, — ставил диагноз Гейм. — И пожалуй, у него навязчивая идея».
— Дальше, доктор, — продолжал Харрис. — Крона удивила меня. Но золото было настоящим, и я истратил крону на сладости.
Ну и что? Гейм позволил себе отвлечься, заглянуть в окно на улицу,
— Вот такая, — услышал он голос Харриса, перевел взгляд на стол.
На синем сукне лежал золотой кружок, величиной с пуговицу.
— Вот она! — сказал Харрис.
Гейм взглянул в лицо пациента, а когда опять поглядел на стол, золота не было. Гейм готов был поклясться, что за весь разговор Харрис не сделал движения руками, не поднялся с кресла. Однако кроны на столе не было. Гейм опять поглядел на Харриса и подумал: «Вдобавок еще и фокусник…»
Сразу ему сделалось скучно. Приходят вот и такие… Случайных посетителей Гейм недолюбливал. Доктор мечтал написать книгу о филателии, потихоньку писал ее. Л вот такие приходят и отнимают время… И все же он болен. Гейм глядел на стертое, невыразительное лицо Харриса — лечить его надо. Послушаем все же, далеко ли зашла болезнь.
— Потом я учился, — рассказывал Харрис. — В Стейтсколледже, в центре штата. Курса не кончил. Отец держал небольшую фабрику, разорился, была семейная драма. На какое-то время сны оставили меня. А сейчас…
— Ваша профессия? — спросил доктор.
— Банковский служащий.
— Возраст?
— Двадцать шесть лет, я же говорил, доктор.
— Какое сегодня число?
— Шестое апреля.
Харрис приготовился отвечать еще, понимал, что вопросы о постороннем — обычный прием психиатрии, но доктор больше вопросов не задавал.
— Продолжайте, — сказал он.
— Сейчас все вернулось, доктор. Оно и не уходило — зрело и развивалось во мне.
— Что — оно? — спросил Гейм.
— Видели крону? — Харрис кивнул на стол.
Гейм промолчал.
— Не верите, доктор?
— Продолжайте… — Гейм взглянул на заполненный бланк, лежавший перед ним; Джон Филипп Харрис, местный уроженец, из Пенсильвании…
— Не верите? — В голосе Харриса опять отчаяние.
— Мистер Харрис, — мягче сказал Гейм — надо скрывать свои чувства — профессия…
— Ладно, — Харрис откинулся в кресле. — В это трудно поверить. В конце концов, крона — пустяк. Я вам еще не все рассказал.
— Рассказывайте… — нашел выход Гейм и опять посмотрел на анкету.
— Новый этап болезни, — Харрис сцепил пальцы, костяшки хрустнули, — начался около года тому назад… Я живу в меблированных комнатах, доктор, — неожиданно переменил он разговор. — Я холост и одинок. Отец умер, братьев и сестер у меня не было. Мать ушла от отца, где она, я не знаю. Живу в меблированных комнатах…
Харрис вернулся к первоначальной мысли, а Гейм подумал: обыкновенный сбой, все скачет в голове пациента, нервная система
— У меня много свободного времени после работы, по выходным, — заговорил Харрис, — не знаю, куда его девать. И в такие именно часы ко мне приходят галлюцинации.
— Каков характер галлюцинаций? — спросил Гейм.
— Вещественные галлюцинации, — сказал Харрис.
— Точнее?
— Ну вот… — Харрис на мгновение задумался. — Это было под вечер. В феврале. Я стоял у окна, машинально теребил занавеску. В комнатах было тихо: воскресенье, соседи разошлись кто куда. Я теребил занавеску и думал: хотя бы муха проползла по стеклу. И муха проползла, доктор! — Харрис выпрямился, точно от неожиданности. — Только, знаете… она была величиной с кулак!
Последние слова Харрис выкрикнул. Гейм взглянул на него: вздор.
Однако он тут же откинулся от стола. Перед ним, на белой анкете, исписанной данными о пациенте, сидело чудовище: муха, величиной с кулак. Мохнатая, с радужными крыльями, синим, словно металлическим, туловищем, с головой, похожей на два сросшихся гриба, иссеченных фасетками-ромбами. Муха чистила лапами хобот и дрожала от работы и от нетерпения взлететь. Гейм хотел вскрикнуть от отвращения, но крик застрял у него в горле: муха разбухла, раздалась до величины курицы. Гейм непроизвольно взмахнул руками, и все исчезло.
— Вот какая была муха, доктор Гейм, — сказал Харрис.
— Послушайте… — Гейм весь дрожал. — Что это?.. — Он не кончил вопроса, слова беспомощно повисли в воздухе.
— Вот я и говорю, — устало сказал Харрис. — Что это?
Нет, перед Геймом сидел не фокусник, не шарлатан. Но и не обычный пациент.
— Я хочу стать человеком, — сказал Харрис, глядя в глаза психиатру. — Нормальным.
Что ответить Харрису, Гейм не знал. При воспоминании о мухе его тошнило. Однако пациенту надо что-то сказать.
— Я не обедаю, доктор, — Харрис переменил разговор. Стоит мне вспомнить о сытости, и я сыт. Если я чего-нибудь захочу, оно появляется тотчас. Не подумайте, что это всегда доставляет мне удовольствие. — Вчера у меня в руках появилась ампула с цианистым калием. А если, доктор, она появится… — Харрис с испугом и в то же время комично прижал к животу руку. — Я всего опасаюсь, — продолжал он.
Геим опять вспомнил муху и опять ощутил тошноту. Что же посоветовать пациенту?
Выручил обоих звонок.
Доктор взглянул на часы: половина шестого. Прислуга ушла, ему самому придется открывать дверь на звонок, чего доктор Гейм не любил: спускаться, особенно подниматься по лестнице — у него пошаливало сердце.
Однако сейчас он о. хотпо, даже с радостью поднялся с кресла:
— Одну минуту.
Он мог проводить Харриса вниз, он даже забыл правило всех врачей — не оставлять пациента одного: Гейм волновался. Машинально сходил по лестнице, нащупывая ногами одну за другой ступеньки, и очнулся наконец, когда встал в раскрытой двери лицом к лицу с посетителем.