Продавец снов (с иллюстрациями)
Шрифт:
Вернувшись из отпуска, инспектор полиции Центрального парижского района Бертье прежде всего потребовал нерасследованные дела.
— Как отдохнули, шеф? — попытался спросить его помощник Франк.
— Дела, Франк, — Бертье показал на стол перед собой, давая понять, что надо работать. — Разговоры потом.
— Как хотите. — Франк не обиделся на инспектора. Во-первых, Бертье — начальство, во-вторых, Франк знал своего шефа: если Бертье озабочен, предстоит большая работа.
Минуту спустя Франк принес
— Вот… — сказал он, кладя стопу перед инспектором. Ровно двенадцать.
— Не слишком? — спросил Бертье, дотрагиваясь до папок.
— Латинский квартал, шеф.
Бертье раскрыл верхнюю папку.
— Мне остаться или уйти? — негромко спросил Франк.
— Можете идти, — ответил Бертье, не поднимая глаз. Франк беззвучно притворил дверь. Последнее, что он видел, — сосредоточенное лицо инспектора.
Шелестели страницы. Сквозь двойные окна здания префектуры едва доносился стук катеров, плывущих по Сене, автомобильные гудки с противоположной набережной. Чуть слышно пел вентилятор. Телефоны молчали: Бертье отключил связь. Ничто не мешало читать и думать. Одно за другим Бертье откладывал просмотренные дела.
Инспектор имел основания быть озабоченным. Пусть даже он отдыхал, но в какой-то мере — служба — он был в курсе городской жизни. Уехал бы он в Италию, в Африку, ниточка связи потянулась бы за ним и туда. Бертье не ездил в Италию. Не ездил в Африку. Отдыхал в Бретани, в двенадцати километрах от СенМало. Океан, бурные приливы, отливы, деревушка с пятьюстами крестьянами, почтовое отделение, семь на восемь шагов размером, сонный телеграфист.
— Месье Бертье!.. — Каждое утро он приносил телеграммы.
Бедняга недосыпал. Но и в телеграммах не понимал ни слова — шифровки. «Месье Бертье!..» Чиновник был рад, когда после трехнедельного отдыха инспектор отбыл в Париж.
Содержание телеграмм подтверждалось папками нерасследованных историй.
— Так… — покачивал головой Бертье, перекладывая папки на край стола. В первой, пятой, десятой было одно и то же.
Просмотрев все до конца, Бертье с минуту сидел задумавшись. Перелистывать вторично не стал. Ничто не давало нити. Факты были, повторялись из одного дела в другое, но и факты не давали ничего, за что можно было бы зацепиться.
Нажав на клавишу, Бертье позвонил.
— Да, шеф? — В кабинет вошел Франк.
Сел, повинуясь жесту начальника.
— Что вы об этом думаете? — спросил Бертье, показывая на папки.
— Разное… — неопределенно ответил Франк.
— То есть — ничего?
— А что думаете вы? — спросил помощник.
Инспектор пожал плечами:
— Придется начинать с нуля.
— Самое лучшее, — согласился Франк. — Без предубеждений.
Тут же добавил:
— Но факты странные.
Бертье подключил телефоны. Снял трубку с аппарата
— Подготовьте машину…
Замигало табло, вспыхнул телеэкран по правую сторону от письменного прибора:
— Алло, Бертье! — С экрана кивал Шуан, начальник второго участка с улицы Риволи. — Рад, что вы вернулись. Надеюсь, отдохнули приятно?
Имя Шуана встречалось в двух просмотренных инспектором папках. Судя по возбужденному лицу начальника второго участка, Бертье определил, что у него происшествие, и, не отвечая на вопрос о своем отдыхе, спросил:
— Опять то же самое?
— Опять, — ответил Шуан.
— Где пострадавший?
— У нас. Адрес пока не выяснен.
— Выезжаю, — ответил Бертье.
Машину вел Франк.
Миновав мост, соединяющий Сите с набережной, мимо здания ратуши выехали на Риволи. Свернули вправо и через пять минут остановились возле второго участка. На ступенях их ждал Шуан.
— Рад! — пожал руку Бертье. — Старина Франк! — тиснул ладонь помощника.
Повел обоих мимо стоявшего навытяжку полицейского в вестибюль и дальше — коридором — к ряду закрытых камер.
— Привезли вчера вечером, — докладывал по пути Шуан. — Из «Комеди Франсез». Четыре квартала отсюда…
О том, что «Комеди Франсез» за четыре квартала отсюда, Бертье и Франк знали. Говорить об этом не стоило. Но Шуан сказал — был рассеян и озабочен.
— Человек не знал, как выйти из театра. Но ведь он вошел туда, Бертье! Не знает своего имени! Здоровенный… Четверо едва справились, когда усаживали его в машину. Да вот он!
Из полуоткрытой двери доносились вскрики, возня. Шуан распахнул дверь:
— Входите.
В камере происходила свалка. Трое сержантов сцепились с громадным бородачом. Двое повисли на руках, стараясь завести их за спину, связать, третий висел у бородача на плечах, оттягивая назад голову, отчего борода, запрокинувшись, стояла торчком. Сержанты пыхтели, скалили в усилиях зубы, бородач тряс плечами и скулил дискантом. Когда Шуан распахнул дверь, бородач, не выдержав, рухнул, сержанты навалились на него все втроем.
— Отставить! — приказал Шуан.
Сержанты вскочили, стояли потные, красные. Жертва, распростертая на полу, продолжала скулить и плакать. Слезы текли по лицу, светились на бакенбардах.
— Что происходит? — спросил Шуан у одного из сержантов.
— Рвется из камеры, — ответил тот, отирая со лба капли пота. — Силен, скотина!
Бородач задвигал ногами, застучал каблуками о пол и тонким голосом завопил:
— Мороженого!
Со стороны это казалось игрой. Нелепой, страшной игрой. Мужчина сучил ногами, как капризный ребенок, плакал и требовал:
— Мороженого!
Шесть человек стояли над ним, но мужчина, кажется, их не видел: стучал в пол каблуками, из-под прижмуренных век текли слезы.