Продавшие социализм. Теневая экономика в СССР
Шрифт:
По мнению Яковлева (которое приводится в уже упомянутом исследовании С. Мендельсон), у Горбачева уже после первого международного оповещения его намерений по Афганистану сложилось твердое убеждение: ни в коем случае не допускать какой-либо оппозиции, возражений или хотя бы размышлений насчет целесообразности одностороннего ухода из Афганистана. Причем ставка и в этом случае делалась на уже показавшее себя оружие «гласности» — так, как понимал ее тогдашний генеральный секретарь.
Так что, как недвусмысленно подводит итоги и сама Мендельсон, причины данных перемен в курсе советской внешней политики не состояли в военном поражении на поле боя. Не являлись они и следствием какого-либо усиления давления со стороны общественного мнения внутри страны или соображений сугубо морального или гуманитарного
Здесь следует напомнить, что рассматриваемые изменения в советской международной, внутренней и идеологической политике не наступили разом. Несмотря на то, что уже осенью 1985 года стали намечаться определенные признаки каких-то перемен, вряд ли кому-нибудь тогда могла придти в голову хотя бы мысль о подлинном масштабе отступлений, поражений и бедствий, которые вскоре предстояло испытать стране. Более того, все это выглядит почти невероятным даже теперь, если попробовать дать хоть сколько-нибудь внятное объяснение столь невообразимому ходу событий. А тогда, в 1985 году, было и вовсе неясным, куда в действительности ведет страну Горбачев.
Внешне доступные сигналы и впечатления на сей счет, как правило, были весьма расплывчатыми и противоречивыми. Ведь и сам Горбачев тогда все еще говорил о возрождении ленинизма и совершенствовании системы социализма. Он также заявлял, что он не намерен отказываться от идеологии социализма или идти по пути ее ревизии. Говорил лишь об усилиях «приспособить» ее к новой реальности в мире. Более того, после заявления о предстоящем уходе из Афганистана он даже усилил помощь и поддержку борьбе партии Африканского национального конгресса (АНК) в Южной Африке. Об этом сообщает Владимир Шубин в своей книге «Африканский национальный конгрес (АНК) — взгляд из Москвы» (изданной в 1999 г. в Южной Африке).
Весьма показательным было также и то, что первые повороты «направо» Горбачев предпринял в областях идеологии, а также внутренней и международной политики. Очевидно, в этих сферах он чувствовал себя свободнее, несмотря на то, что можно было и опасаться, конечно, какой-то реакции или вмешательства со стороны партийных, государственных и общественных структур. В экономике изменения такого рода начались лишь в 1986 году.
Бесспорно самой «скользкой» стороной в инициативах Горбачева в сфере экономики были намерения уменьшить значение системы централизованного планирования экономики, а в дальнейшем — и общественной и государственной собственности на средства производства.
На XXVII съезде партии он выступил за расширение границ самостоятельности объединений и предприятий с тем, чтобы они взяли на себя всю ответственность за управление своей деятельностью во имя «повышения эффективности и прибыли и достижения наивысших конечных результатов». По его мнению, центральные экономические органы следовало освободить от «текущих хозяйственных вопросов», чтобы «сосредоточиться на перспективных вопросах» долгосрочного планирования и внедрения достижений науки и техники. Предприятия получили возможность самостоятельно реализовать сверхплановую продукцию. Размер фонда заработной платы предприятий объявлялся уделом самих предприятий и непосредственно увязывался с доходами от реализации их продукции. Параллельно с «освобождением» центральных органов планирования (Госплана) от «текущих хозяйственных вопросов» предусматривалась передача их функций «новым органам руководства межотраслевыми комплексами». Основная часть задач оперативного управления делегировалась непосредственно предприятиям и объединениям, равно как и соответствующим органам планирования на республиканском, региональном, областном и городском уровне. Вместе с тем Горбачев заверил съезд партии, что какими бы радикальными ни казались все эти изменения, они ни в коем случае не затронут обеспечение безусловного приоритета общенародных интересов над интересами отраслей и районов. Он также подчеркивал, что речь идет исключительно об изменениях «методов работы» и ни в коем случае не об отступлении от принципов социализма,
Однако содержанием своей речи на съезде Горбачев открыл «двери» существованию разных форм негосударственной собственности, в том числе и полностью частных предприятий. Он указывал на то, что «кооперативная форма собственности далеко не исчерпала своих возможностей в социалистическом производстве», и призывал всемерно поддерживать формирование и развитие кооперативных предприятий и организаций.
Все это вполне могло быть полезным, если бы речь шла о кооперативах подлинных.
Однако, как оказалось на деле, Горбачев, похоже, имел в виду преимущественно частные предприятия, что вряд ли соответствовало убеждениям и взглядам большинства делегатов съезда. Все в том же духе генеральный секретарь выразил также и определенные симпатии к частным предприятиям «второй экономики», говоря о том, что «как показывает опыт, небольшие, технически хорошо оснащенные предприятия во многих случаях имеют свои преимущества».
«Пресекая нетрудовые доходы, нельзя допустить, чтобы тень падала на тех, кто честным трудом получает дополнительные заработки. Более того, государство будет способствовать развитию различных форм удовлетворения спроса населения и оказания услуг. Надо внимательно рассмотреть предложения об упорядочении индивидуально-трудовой деятельности. Разумеется, такие виды труда должны полностью совмещаться с принципами социалистического хозяйствования, базироваться либо на кооперативных началах, либо на договорной основе с социалистическими предприятиями. Общество, население от этого только выиграет», — обещал тогда Горбачев. Тут же, в присущем ему стиле он призвал обеспечить «надежный заслон любым попыткам излечения нетрудовых доходов из общественного достояния». Указывал на «недопустимость так называемой «выводиловки», «выплаты не заработанных денег… не связанных с трудовым вкладом работника» и заклеймил уже обозначившиеся, по его мнению, «группы людей с отчетливо выраженными собственническими устремлениями, с пренебрежительным отношением к общественным интересам». Генеральный секретарь также подчеркивал, что высшей целью и мерой оценки хода реформ является «создание целостной, эффективной и гибкой системы управления, позволяющей полнее реализовать возможности социализма».
Однако последующее развитие событий показало, что, очевидно, смысл подобных обещаний и призывов сводился к созданию некой «дымовой завесы», предназначением которой было прикрыть до поры до времени подлинное содержание указанных перемен, направленных, в конечном итоге, на усиление и дальнейшее укрепление общественной роли частной собственности. Вполне естественно было ожидать, что заложенные таким образом в формулировках решений съезда противоречия — насчет основного содержания и целей реформы экономики — с полной силой выявятся позже, в ходе попыток осуществления ее на практике.
Так, с одной стороны, Горбачев поддержал принятие Закона об усилении борьбы с нетрудовыми доходами и решение об учреждении нового государственного органа контроля за качеством продукции («Госприемки»). С другой стороны, генеральный секретарь «дал ход» также ряду важнейших мер по «либерализации» экономики, способствующих в конечном итоге дальнейшему развитию частной хозяйственной активности.
Так, в августе 1986 года он предоставил государственным предприятиям право на непосредственную внешнеэкономическую деятельность, что означало на деле право на вывоз капиталов за границу.
Опять же по распоряжению Горбачева в октябре того же года был узаконен определенный тип «производственного кооператива», по сути дела, являющийся всего лишь прикрытой формой существования частных предприятий. В ноябре он снова объявил о дополнительном расширении масштабов частной хозяйственной активности.
Грегори Гроссман, автор исследования «Разрушительная самостоятельность. Тоннель в конце света» (опубликованного в 1998 г. в сборнике под редакцией Стивена Ф. Коэна «Историческая роль подпольной экономики в Советском союзе»), утверждает, что полный смысл данных решений стал понятным лишь к концу 1987 года и позже. Хотя уже к времени их принятия выявились, по крайней мере, три существенных последствия от них.