Продолжение путешествия
Шрифт:
Крестик этот – не просто нательный. Ну-ка, дайте я на него взгляну…
И как только он оказался в моих руках, мне было достаточно взглянуть на него мельком, чтобы невидимая пелена упала с моих глаз. Я увидела его в совершенно новом свете и вспомнила ту историю, что рассказал нам Павел много лет назад, будто услышала ее только вчера. Все эти годы, оказывается, она хранилась в потайных помещениях моего сознания, чтобы выйти оттуда в самый нужный момент.
– Алсуфьев сломал секретер не для того, чтобы
– С досады что ли? – с сомнением спросил Петр.
– Нет, – рассмеялась я в ответ на это его предположение, – надеюсь, до этого он еще не дошел.
– Тогда потрудитесь объяснить…
– Посмотрите на крестик еще раз. И повнимательнее. Вы не замечаете в нем ничего странного?
Мои собеседники ничего особенно странного в крестике не находили. Это было понятно по их лицам. И не удивительно. До сегодняшнего дня я тоже ничего этого не замечала.
– А он не напоминает вам ключ? – спросила я, прищурив один глаз.
– В иносказательном смысле? – уточнил Петр.
– Да в каком там – иносказательном, в самом, что ни на есть прямом, – меня уже начинала раздражать его непонятливость, хотя за минуту до этого я сама была не лучше. – Ключ от замка.
– Вы думаете? – Петр с недоверием пожал плечами.
И мне пришлось в течение нескольких минут объяснять им обоим, чем отличался лежащий перед ними крест от сотен и тысяч нательных крестов наших соотечественников. И только увидев, что не смогла их в этом убедить, рассказала им его историю.
Дедушка Синицына…
Вы заметили, как долго я не вмешивался в ход повествования. Хотя, честно говоря, мне уже давно хотелось это сделать. Все эти провалы в памяти и внезапные воспоминания – дело, безусловно, очень интересное. Но в наше время мы привыкли к иным ритмам. И мне страшно хотелось сразу вам выложить все, как есть. Но я сдерживал себя из последних сил. И теперь вмешался только потому, что в дневнике, написанном самой Екатериной Алексеевной пару недель спустя, она сама же пересказывает эту историю точнее, и главное – короче. Поэтому я и приведу вам ее в этом самом дневниковом изложении:
«Дедушка Павла Синицына в бытность свою адъютантом чуть ли не самого Багратиона однажды должен был привезти ему секретное донесение из штаба, но, к несчастью, оказался на занятой французами территории.
Чтобы важный документ не попал им в руки, он переоделся странствующим монахом. На эту мысль его навела икона, которую подарил ему какой-то старичок, у которого он прятался всего одну ночь. Икона эта была старинная, староверческая, к тому же с секретом. Она раскрывалась наподобие книги, и туда можно было при желании спрятать довольно толстый пакет.
Старичок, оказавшийся патриотом, сам предложил эту икону деду Синицына, и тот под видом монаха с иконой в руках прошел через всю занятую неприятелем территорию и благополучно добрался до своего полка. И всю жизнь почитал эту икону за чудотворную, поскольку она не
За точность деталей не ручаюсь. Может быть, я что-то перепутала. Но слышала я эту историю давно и посчитала ее…»
И так далее. Вот такая история. Честно говоря, мне она кажется не совсем правдоподобной и почти анекдотической. Да и сама тетушка, как видно из дневника, ей не очень доверяла. Но ее собеседникам она таковой не показалась. И они восприняли ее на полном серьезе… Однако, я, кажется, снова увлекся. Поэтому с почтением спешу передать слово уважаемому автору.
– Вы думаете, что Алсуфьева интересовала эта икона, вернее, ее содержимое? – спросила меня Ксения Георгиевна. – Что же такое важное мог прятать в ней Павел?
– Одно знаю наверняка, – ответила я, – то, что там лежит, в одинаковой мере интересовало как Люси, так и Алсуфьева.
– Похоже, это действительно так, – согласился Петр. – Но что им мешало раскурочить эту икону и безо всякого ключа достать ее содержимое? – спросил он чуть позже. – Не думаю, что богобоязненность.
– Этого я тоже не знаю, – призналась я. – Так же, как и того, сохранилась ли эта икона до наших дней. О ней Павел нам тогда ничего не сказал. Так что, где она находится теперь – я не знаю. Тем более, что не видела ее никогда в жизни.
– А может быть… – нерешительно начала Ксения Георгиевна.
– О чем вы подумали? – постаралась я ее ободрить, потому что ей в голову в последнее время приходили удивительно интересные мысли, и я уже боялась лишиться хотя бы одной из них.
– Не знаю, – неуверенно продолжила она, может быть, я ошибаюсь, но не завещание ли там было? Во всяком случае, ничего другого мне в голову не приходит, – поспешила откреститься она от своего предположения.
– А что? Пожалуй, в этом есть рациональное зерно, – задумчиво протянул Петр. А разве завещание до сих пор не найдено?
– Насколько я понимаю – нет, – ответила ему я, поскольку до последнего времени это было действительно так. – Но я могу понять, каким образом это могло интересовать Люси. Но Алсуфьева…
Мы некоторое время обсуждали эту проблему, и не могли найти ответа на этот вопрос, пока Петр не высказал совершенно невероятной гипотезы:
– А что, если Синицын завещал все свое состояние вам, Екатерина Алексеевна? – спросил он.
– Мне? – удивилась я. – Но, позвольте, с какой стати?
– А подумайте сами, – остановил он меня. – Кроме Люси и Личарды у него на белом свете никого не было. Но допустим на одно мгновенье, что произошедшая трагедия имела причиной крупную ссору. Между Павлом и его милыми родственничками. И он переписывает завещание на имя… вашего мужа. Они же были лучшими друзьями, если я правильно понимаю?