Продюсер бомжей
Шрифт:
– Молодой человек!
Дерзкая тяга к паркуру тут же улетучивается.
– Извините, вы мне очень напоминаете этого… Молчанова. Продюсера.
– Еще пока похож?
– Это вы, да? – она радостно сверкает золотой коронкой.
Развожу руками.
– Ой! А я так люблю Афродиту. Особенно «Пепел сгоревшей надежды». Моя любимая песня!
– Да… надежда умирает последней… Подписать кроссвордик?
Черкаю в засаленной брошюре: «Валентине, с наилучшими пожеланиями от Е. Молчанова».
– Вот, давно в метро
– Так давайте я вас пропущу!
Милейшая Валентина отодвигает железную заслонку, и я, как белый человек, захожу внутрь.
Ты не поверишь! Это моя первая поездка на метро за последние пятнадцать лет, и я дико волнуюсь!
Давно мечтал снять на всю ночь кольцевую линию и попросить Мишу Друяна устроить здесь вечеринку, пригласить Тиесто или Ван Бюрена, чтобы из динамиков звучал не унылый голос машиниста, а качественный прогрессив.
В моих фантазиях вагоны были чистыми и просторными, со свободными сидячими местами. Пассажиры улыбались голливудскими улыбками и были одеты с небрежным шиком. На станциях пахло не кислым потом, а душистыми шпалами, как в детстве.
Заполонившая за полторы минуты весь перрон толпа вносит меня в вагон. Удрученная дама в синем кандибобере и мужик со строительным инструментом зажимают меня с двух сторон. Хмурые рожи с ненавистью смотрят в никуда. Состав мотает в длинном перегоне, строительный инструмент больно впивается под колени.
У дверей реклама журнала «Hello!», на обложке которого мы обнимаемся с Галой. На фотографии я подтянутый, с укладкой, припорошенный автозагаром. Голубоватую рубашку голубоватый стилист расстегнул на мне до четвертой пуговицы и уложил на груди волосы гелем в аккуратные завитки. Фотография так и подписана: «Афродита и ее Аполлон».
Гала змеей извивается в изумрудном атласном платье, натянутом на ее самую сексуальную, по версии журнала «Cosmopolitan», грудь. Я обнимаю ее правой рукой, а левую небрежно засунул в карман, демонстрируя читателям хронометр с бриллиантовыми стрелками и платиновые запонки с сапфиром, за которыми в течение всей съемки присматривал специальный охранник.
Эту обложку снимали сильно заранее. Мы стоим на причале яхт-клуба, изображая радость первого летнего дня. До июня оставалось еще полтора месяца, и погода была соответствующая. Декольте Галины покрылось синими прожилками, а сама она постоянно сморкалась и натерла платком нос, но после ретуши мы получились гладкими, загорелыми и более стройными.
Чтобы обеспечить sold out приближающегося концерта в «Кремле», анонс разворота был приправлен огромной надписью: «Популярная певица Афродита и продюсер Евгений Молчанов об ожидании ребенка и планах на будущее. Эксклюзив!»
Я боялся увидеть другие обложки. Хотя бы она пока держит свое обещание и помалкивает.
Через полчаса могучая человеческая волна
Все Садовое в билбордах: Гала в белой тунике изогнулась на гигантской золотой ракушке, в ее золотых локонах сверкает диадема, лицо и тело блестят чешуей шиммера.
Скоро тут будут совсем другие афиши! Такого Евгения Молчанова вы еще не знали!
План был такой: я выхожу из бизнеса и забираю причитающуюся мне долю. Гала продолжает выступать и заколачивать деньги на корпоративах за счет старых хитов. На будущее я нашел ей нового автора. Все накопления, пятьдесят миллионов евро, я вкладываю в свою раскрутку как симфонического композитора. Собираю оркестр, нанимаю известных виртуозов, приглашаю Спивакова, снимаю Большой и обвешиваю всю Москву растяжками. Заказываю интервью в «Ведомостях» и прочих СМИ для высоколобых, меняю имидж. Бородка, как у Чайковского – новый черный.
Теперь, без денег, это будет сделать сложнее.
С афиши на круглой тумбе улыбается увядающими губами жирное меццо-сопрано из Франции. Завтра она исполнит арии Кармен, Аиды и Царицы ночи. Подмигиваю ей и толкаю стеклянные двери.
В коридорах на фотках надменно красуются Гергиев, Спиваков, Берг. Их руки парят в воздухе и повелевают миром Прекрасного. От зависти колет в желчном.
У таблички с надписью «Дирекция» внутри меня вдруг испуганно трепыхается что-то, что уже давно не трепыхалось. Выстукиваю три восьмых. Уверенно, но не бесцеремонно.
Тишина.
Стучу еще раз.
Осторожно дергаю ручку, сильнее.
Закрыто.
Подпираю стенку, разглядываю снимки гастролирующих оркестров.
До отъезда я договорился со всеми. «Культура» – информационная поддержка по телеку. Критик Клюев – статейки в «Коммерсанте». Оставалось купить наружку и согласовать графики с Национальным филармоническим оркестром. Покупать рекламу теперь было не на что, но когда Спиваков заинтересуется, его имя сделает половину дела.
В кабинете звонит телефон и манерный женский голос отвечает: «Да, слушаю».
Дожидаюсь, пока она договорит, снова стучусь.
Еще раз.
И еще раз.
Настойчивее.
Громче.
– Ну, кто там еще? – приоткрывает дверь недовольная барышня.
Просовываю в щель ногу, как опер группа на задержании в кино, и выдавливаю улыбку:
– Моя фамилия Молчанов. Позвольте…
– Не видите, люди обедают? Ждите!
Дверь с грохотом захлопывается, изнутри поворачивают на два оборота ключ под звон посуды и женский смех.
Еще минут сорок изучаю нелепые физиономии гобоистов на фотографиях, репетирую про себя, что скажу Спивакову.