Продюсер бомжей
Шрифт:
«Охотницы» в стразах напряженно зыркают по сторонам в поисках олигархов, которых здесь нет.
Я слоняюсь с бутылкой водки между столами на радость папарацци и хлебаю прямо из горла за свой будущий успех и для храбрости.
Полбутылки спустя тащу Галу в туалет и вываливаю, что с завтрашнего дня буду заниматься любимым делом. Почему-то решаю, что это самый подходящий момент сообщить ей об этом и предлагаю познакомиться с моим и.о. Каплевичем.
Я очень долго искал такого человека. Не каждому доверишь свой бизнес!
– А у меня в душе дыра! Я растратил весь свой талант на бирюльки! – так я ей и говорю, рыдая от нахлынувших на меня эмоций.
На правой щеке пылает царапина – камень с обручального кольца. Бриллиант с капелькой моей крови сверкает на дне унитаза, а я пытаюсь перекричать непрерывный поток брани и шум воды из крана, который я открыл, чтобы снаружи нас никто не услышал.
Вода хлещет как из брандспойта. В залитых зеркалах расплывается мой силуэт, пытающийся обнять Галину. Я всего лишь хочу объяснить ей свой план, но к царапине добавляется обжигающий щеку след ее пятерни.
Мы заперлись в предбаннике туалетов. Со стороны это выглядит, будто мы решили разнюхаться или перепихнуться на скорую руку.
Говорю, что оставляю Каплевичу право подписи и печать, чтобы он мог спокойно заниматься продвижением нового релиза. Ей даже не придется напрягать мозги. Я оставляю подробный план работы, включая промоплан, расписание съемок и гастролей на год, новые песни и «минусы». Пока я буду корпеть над произведением всей своей жизни, ее ждет выход нового альбома, съемка четырех клипов, три музыкальные премии, участие в проекте, где она будет кататься на коньках, озвучка диснеевского мультфильма и реклама кислородной косметики для зрелой кожи. Доверенность на распоряжение всеми исключительными правами будет у самой Галины, чтобы никто ее не облапошил в мое отсутствие.
Гала говорит «предатель», «баба», «хнида»», а я уверяю ее, что она сможет навещать меня в любой момент, когда ей вздумается, и мы даже проведем вместе отпуск, если ее не смутит деревенский быт.
Выхожу первым: разодранная рубаха в мокрых пятнах выбилась из брюк, галстук съехал на спину.
Гала зло появляется через минуту, вся разгоряченная, подтеки сыра на ее кружевах застыли от холодной воды грязными корками, марширует в сторону лестницы.
Как назло, нас замечает Сафронов и направляется к нам, чтобы для проформы поздравить. Наши отношения в последнее время стали, мягко говоря, натянутыми. Он прохаживается среди звезд и «случайно» оказывается возле меня.
– Поздравляю, – зевает он, приподнимая бокал.
– Ты очень кстати. Знакомься!
Представляю ему Каплевича, который, похоже, уже не рад, что ввязался в это дело.
– Считай, что это я. Печать, подпись…
– Все-таки ты неправильно подумал над моим предложением, – не скрывая раздражения, выдавливает из себя Сафронов…»
22.
Средняя продолжительность жизни московского бомжа – от трех до семи лет. Прошлой зимой околело несколько вагонов бродяг – в ночлежку берут только по паспорту с пропиской. Еще требуют справку о дезинфекции, а для этого тебе нужно самому добраться до спец приемника, да еще и трезвым. Там отбирают всю одежду и травят ее в камере с ядовитым газом, газенвагене для блошек. Потом тебя с головы до ног мажут вонючей штукой, которая очень щиплется, особенно между ног. Все это время через стеклянную перегородку пялится жирная врачиха, чтобы ты чего не выкинул.
Обратиться в центр социальной адаптации на Иловайской мне посоветовали в пункте обогрева на Павелецком.
Там восстанавливают документы, помогают вернуться в нормальную жизнь, найти работу, а главное, в холодное время года никому не откажут в ночлеге, даже бухому в зюзю, грязнущему бомжаре. Если вести себя прилично, можно перекантоваться всю зиму, а на Новый год там концерт самодеятельности, Дед Мороз и подарки.
– Ну что вы такое придумали? Это реалити какое-то? Скрытая камера? Пиариться на чужом горе собрались? А вырядились-то как! – Дородная дама, которая еще пять минут назад ласково сюсюкала с какой-то пьянью, отчитывает меня голосом советской дежурной по этажу.
– Я тут зашиваюсь! Педикулез! Обморожения! Вчера троих привезли, избитых до посинения, а у меня ни коек свободных уже нет, ни зеленки! «Скорая» их отказывается забирать. Они уже их физиономии наизусть выучили, и тут вы, господин Форбс! Пришли бы хотя бы летом! Кто вас прислал? Макаревич?
Телефон «горячей линии» не перестает трезвонить. Она отвечает медовым голоском:
– Да, мои хорошие! Сколько человек? Один? Пусть полежит пока, у меня одна машина и уже десять адресов на сегодня. Вы его только на мороз не выгоняйте! Дождитесь нас. А если сам уйдет, перезвоните мне, моя хорошая, а то вызовов много! Милиция не поедет. Они в такую погоду их уже не гоняют…
Одна нормальная новость.
Может, заселиться на Луковом между этажами? Код от подъезда знаю.
– Вашу жену показывали сегодня в передаче. Ванну принимала с молоком в лоханке из золота. Это же сколько пакетов ушло? Двести? А тут вы, все пиаритесь! Лучше бы деньгами помогли! Вот честное слово!
– Не жена она мне больше! Долго объяснять… Мне реально негде спать!
– Вы меня, что ли, проверяете? Мест нет! Только у женщин. Но я вас сюда даже за порог не пущу, хоть со справкой! Потом меня еще в свой интернет выложите!
– Справка как раз имеется,– вздыхаю я. – Ладно, а где вообще зацепиться можно, если не у вас?
Конец ознакомительного фрагмента.