Проект Филипок
Шрифт:
– Кто-то из Мане. 'Завтрак на снегу' с Муцием Сцеволой. Ликует буйный Рим. Вставайте, молодой человек, разве вы не знаете, что здесь кормить животных запрещено?
Филипок этого не знал и испугался еще больше. Поэтому он вскочил и, подхватив повыше рукава тулупа, чтобы опять не наступить на них и не споткнуться, умеренным галопом понесся к школе. Валенки повизгивали на колючем снегу, но не отставали от хозяина ни на шаг.
Школа располагалась в избе, крайне малыми размерами своими более напоминавшей надколодезный теремок. Теремок был пристроен к крыльцу, размерами и видом схожему с поверхностью Чудского озера сразу же после битвы с тевтонцами. Недоразрушенный пол
Живое воображение Филипка немедленно подсказало ему еще с домашней печи знакомую картину: учитель пропускает с левой, либо с правой стороны, заботливую длань под детские вихры, 'по методу господина Ушинского' отрывает виновного от поверхности пола и несет его туда, на лобное место, к ремню... Испуганное утро стало бледнее снега. Ветер заметался по двору и юркнул в сугроб. Пятки зачесались, требуя от Филипка немедленного возвращения домой, в неучи. Молочные зубы его застучали друг о друга и охотно согласились с пятками.
Но Филипок вдруг замер, в еще большем испуге: почти прямо на него бежала мелкой рысью сама богиня Немезида! В теплом тулупе черного руна, широкая челом и крупом, богиня влекла на круглых плечах атрибут своей божественной сущности, огромные весы...
– Что смотришь? Никогда коромысла не видел? Хочешь, дам тебе понести? Совершенно даром! Возьми, попробуй!
Вероятно, голос богини звучал не столь сладостно, как у сирен, и Филипок устоял.
– Рад бы!
– скорбно скривился Филипок.
– Слово хлебопашца - рад бы! Клянусь Марком Твеном! Но - на форум опаздываю.
Филипок сделал выбор не в пользу ведер с водою: зов знаний оказался сильнее зубовного стука и пяточного зуда!
Дом был полон людей и звуков. В окна, сквозь расчесанные лишаи мороза, скупыми струйками втекал грязноватый свет. Самый центр единственной школьной комнаты занимала печь. Из раскаленной груди ее то и дело вырывался пахучий кашель, толстые бока были сплошь облеплены горчичниками онучей и портянок. Под липким потолком стонали мухи. Пестрое многоголосье избы словно бы состязалось в усердии: кто быстрее и громче выкрикнет все накопленные знания об окружающем мире: сколько будет от восьми отнять два, почем водка в пришкольном кабаке, кого больнее выпорол отец, кто с утра кормлен, а кто нет, поборет Поддубный Збышко-Цыгановича, или не сможет?
– Тише, будущие господа! И дамы. Тише.
– В комнате обнаружился взрослый человек, словно бы чудом попавший в этот доверху набитый разнокалиберными детьми ковчег познания. Он осторожно выгреб сквозь испарения и запахи на середину класса, потом поднял десницу. Кривоватый палец качнулся поплавком в густом подпотолочном пространстве и нырнул к двери.
– У нас новенький! Не тревожьте мне веки: я сам его вижу!
Филипок сорвал шапку с головы и замер, скромно уставя взор к себе в валенки, необычайно похожие на пару пожилых игрушечных бегемотов, большого и поменьше.
– Представьтесь, юноша. Звание, возраст, пол, семейное, социальное положение? Награды? Дабы я знал, кого вносить в проскрипционные списки.
Добрую
– Ну-ка скажи: мама мыла раму...
Филипок попытался чихнуть, но безуспешно.
– Еще громче, господин Демосфен. Итак? Вон ведро: отдай ему камень, а взамен возьми слово.
В классе на несколько мгновений утихли все звуки и почти все запахи. Филипок напрягся, но ему не давалось даже блеяние, Из носа прямо на учительский стол выпрыгнула капля и сразу же испарилась, шипя.
– Что ж, честной отрок, если ты отказываешься от непринужденного доверительного общения... В темноте, да не в отаре, как говорится...
– одну руку веселый учитель направил к входной двери, а другою стал заводить за спину, в сторону красного угла с иконой, видимо, жестами намереваясь объяснить молчаливому новичку смысл еще одной хлесткой поговорки: 'Вот бог, а вот порог'. Учитель чувствовал себя совершенно своим в народной гущице и ему это нравилось.
Филиппок едва не расплакался от обиды на собственное Эго: все люди как люди - бесплатно знания черпают, а ему - хоть в кузницу за голосом иди!
Однако, юные бурсаки, предтечи Филипка, с первого же урока навсегда утомились познавать новое: они скучали по салочкам и хороводу в компании неграмотных сверстниц, им было душно и тесно, они хотели есть домашние щи и выменивать шелобаны на подзатыльники. Только вот, родители-крестьяне, в угоду барской забаве, прогрессу и энергичным советам пристава, пообещали исправно пороть прогульщиков и исправно их пороли. Стало быть, сама судьба ниспослала им путника, и отнюдь не для того, что бы он ушел целым и неосвежеванным из системы народного просвещения!
– Сам виноват - дружно решили малолетние старожилы, - пусть отведает постного с нами наравне.
– Это Филипок, Костюшкин брат.
– Костюшкин брат?
– учитель выпучил глаза навстречу сказанному, а сам отступил на два шага, словно бы для разгона перед прыжком через широкую лужу.
– Да. Но он тихий, без припадков. У него претензии к методе домашней педагогики, ему аттестат с печатями подавай, по всей форме. Вот и пришел. А так бы не пришел.
– Ладно, - неожиданно легко согласился учитель.
– Гвардия не ропщет. Будешь вместо Костюшки учиться... Садись. Пардон... присаживайся: ох, уж эти мне острожные учтивости, эти лубочные деревенские бонтоны. И я присяду.
– Учитель сел на место, широко раздвинул ноги, словно собираясь обхватить ими стол и комнатную печь, но вместо этого повел беседу дальше.
– Значит, из столбовых крестьян, господин Филипок? Читать умеешь? Неужто? Докажи. Прочти с доски.
– Барин-то с придурью, - догадался Филипок. Он покосился на доску и раздельно, по буквам - откуда и голос взялся - прогаркнул:
– Пи - и - эн - кей - эй... Penka!
Сразу несколько портянок, сохнущих под потолком, выгнулись в глубоких судорогах и с деревянным стуком попадали на пол: им было стыдно за дремучее невежество новичка.
Учитель почесал мозолистый затылок о графский вензель над спинкою гамбсовского кресла и кротко вздохнул.