Проект особого значения. Версия 20.24
Шрифт:
– Это не я, это психология. А психология – это наука, с ней не поспоришь.
– Дураки, – Роман споткнулся о камень на тропинке и зло прошипел сквозь зубы: – И дороги.
– Вечная истина, – согласилась Кристина.
Они вошли в сарай. Глаза не сразу привыкли к полумраку после яркого дневного света, но, когда они разглядели, что скрывается внутри, от удивления рты раскрыли. Почти весь сарай занимало нечто! Огромное, квадратичное, все какое-то изломанное острыми углами, жутко уродливое и неказистое.
Рядом, словно окаменев, стоял Костик. Рот его тоже
– Правда, что ли? – не удержался от вопроса Роман. Сглотнул, шагнул вперед. Кристина осталась стоять у входа.
Роман подходил к кораблю не дыша, боясь, не веря глазам своим. Вот уже, перед ним огромная посадочная лапа. Он протянул руку, предчувствуя, как рука коснется холода металла, ладонь легла на обшивку и…
Ромка, как собака, повернул голову набок. Это был не металл, совсем не металл. По ощущениям больше всего походило на крашеную деревяшку. Постучал – стук по фанере.
– Он деревянный, – тупо сказал Роман. – Фанерный.
– Что и следовало доказать, – отозвалась Кристина.
– Твою мать, – резюмировал Костик и тут же проявил меркантильность: – Лаве на троих пилим, поровну.
– Хорошо, – без особого сожаления согласился Роман.
К дому они вернулись почему-то невеселые. Хоть и сразу было ясно, что не может все это оказаться правдой, что нельзя проходить тесты на карусели и на качелях, крутя «солнышко», но почему-то так им хотелось верить в эту сказку. Да и деньги эти заставляли верить. Но когда увидели, собственными руками фанеру крашеную пощупали, о гвозди, вбитые криво, укололись – там уже и деньги были бессильны.
В дом первый Костик вошел. Нагло, без былого трепета, без той стеснительности.
– Эй, хозяин, – голос у него теперь стал басовитый, раскатистый. – Ты знаешь, что у тебя корабль фанерный?
– Что? – спросил Федя, совсем не заикаясь.
– Ничего, – ответил Костик зло.
– Аннализы еще не гот-товы, – будто и не слышал про фанеру. – П-подождит-те еще.
– Нет, Федя, пойдем мы, – совсем грустно сказал Костик, беря со стола увесистую пачку денег. Он уже было шагнул к выходу, но вдруг остановился, обернулся и сказал тоскливо: – Федя, а я ведь тебе поверил.
– П-подождите. Подож-ждите. Я вам ещ-ще дам, ав-ванс, деньги. Ст-только же. Хорошо? – он на них с такой тоской смотрел, с такой мольбой, с такой жалостью, и с этими очками его с невероятными диоптриями он был еще жальче, еще тоскливее.
– Хорошо, – согласился Костик. Облизнул губы и добавил тихо: – Только денег больше не надо. За это спасибо.
Кристина и Рома посмотрели на Костика так, будто впервые увидели. Ну никак нельзя было ожидать от него такого благородства.
– Сколько ждать? – спросила Кристина.
– Час, – с готовностью выпалил Федя. – Од-дин час. На улице, пож-жалуйста. На улице ждите. Час.
– Хорошо, – Костик грузно протиснулся в дверь, вышел.
На улице они уселись на те самые карусели – первое их «космическое» испытание. Костик оттолкнулся, и карусель со скрипом пошла по своему вечному кругу.
– Жаль, – тихо сказала Кристина.
–
– Потому что все это туфта оказалась, – вместо нее ответил Костик и сильнее оттолкнулся от земли, карусель завертелась чуть быстрее. – Я с детства о космосе мечтал. Я в бокс поэтому пошел.
– В бокс? – спросила Кристина. – При чем тут бокс?
– У космонавта здоровье должно быть. А у нас только бокс был. Я в бокс пошел, – говорил он просто, рублено. – А я хотел. Я на Байконуре был. Один раз. Стартовый стол видел. И там небо такое… Большое… Оно… оно как… черное такое, синее… глубокое.
Видно было, что силится он рассказать то, что не под силу ему выразить простыми словами, а материться сейчас он не хотел.
– И я тоже хотел космонавтом стать, – грустно признался Роман. – У меня телескоп был. Отец из загранки привез. Мы с братом на звезды смотрели. Они по-другому выглядят, не как в учебнике астрономии. Яркие. У нас карта была большая, звездная карта – во всю стену. Мы в загадки по ней играли. Я звезду покажу, и брат ее ищет. Он покажет – я ищу, – усмехнулся. – Правда, только один раз нашел, если по-честному.
– У меня тоже звездная карта была, – отозвалась Кристина. – Ее мама из института принесла. Она на холсте была. Мы ее как скатерть стелили. А папа говорил всегда: «зовущая сковородка галактики» – они там как кругом звезды в черном, – и закончила грустно: – А телескопа у меня не было.
Они замолчали. Больше сказать было нечего. Оставшееся время их карусель тихо и жалобно поскрипывала, а потом появился из дома радостный, сияющий Федя.
– Г-гот-т-тов-во! – от радости он заикался пуще прежнего. – В-вы в-в-все п-под-дходите! П-пойдемте!
– Куда? – не понял Костик.
– В к-к-к-кор-р… – и вместо ответа он ткнул пальцем на сарай.
– Зачем?
Федя не ответил, он уже торопливо ковылял вверх в горку, к сараю.
– Дурик, – сказал Костик, но следом пошел. И остальные тоже пошли.
Когда они пришли в сарай к той фанерной громадине, Федя уже развел там бурную деятельность. Он достал откуда-то длиннющую приставную лестницу, на растяжках под потолком горели лампы без абажуров, в углу сарая глухо жужжал генератор.
– П-пойд-демте, – он махнул рукой и быстро полез вверх по приставной лестнице.
Роман пригляделся и увидел в том месте, куда вела лестница, открытый люк. Внутри уже тоже горел свет.
– Круто он подготовился, – усмехнулся Костик и тоже полез вверх.
– Ну что, пойдем, посмотрим, до чего человека может довести шизофрения с аутсай… аутис… – спутался Роман.
– Аутизм, выпадение из реальности, – поправила его Кристина и взялась за перекладины лестницы.
Внутри корабль оказался огромным и достаточно комфортным. Был он обставлен в духе фантастики семидесятых: кресла яйцевидной формы, оббитые серебристой тканью. На картонных щитах цветные пластмассовые кнопки. Кругом лампочки, тумблеры, как на старых магнитофонах, перед одним креслом зачем-то трещотка от стиральной машины «Чайка» приделана.