Проект "Плеяда"
Шрифт:
— Ты поможешь мне? — настойчиво спрашивала Илта, — ты покажешь мне то место?
— Уже очень давно никто не пытался идти на Хара-Худаг, — покачал головой старый шаман, — но, похоже, что слишком многое изменилось в подлунном мире. Я могу воззвать к духам шаманов, что были арестованы НКВД двенадцать лет назад, чтобы они рассказали, как нашли смерть. Следующей ночью я буду камлать.
— Спасибо, Бэлигтэ Хар-боо, — склонила голову Илта, — . Вот, — она приподняла мешок, — я помню, что к шаману не идут с пустыми руками. Тут с десяток плиток чая, шоколад, оружие, что я отобрала у тех красных и много чего еще.
— Ты зря беспокоилась, Унэгэн, — усмехнулся шаман, принимая мешок, — даже, если бы все не было так серьезно — неужели ты
— Да, учитель, — рассмеялась Илта — целую бутылку. Хотя я, как и двенадцать лет назад не могу понять, как тебе нравится эта гадость.
— Это все потому, что ты ничего не понимаешь в хорошей выпивке, — заверил ее шаман, доставая из мешка большую бутылку с мутной жидкостью — ханшин, жуткое китайское пойло из проса, гороха и черного риса. Шаман откупорил ее и сделал большой глоток из горла, после чего вопросительно посмотрел на Илту. Та обреченно вздохнув, допила чай и протянула опустевшую пиалу, подумав, что удачно успела перекусить.
Камлание началось следующей ночью — на небольшой поляне на противоположном склоне горы. Хотя Бэлигте хар-боо и недавно поселился тут, видно было, что место давно «намоленное»: посреди поляны виднелось большое кострище, стоящие рядом два дерева были обвязаны многочисленными разноцветными ленточками. Еще одно деревце — невысокую тоненькую березку — шаман срубил в лесу и укрепил в земле рядом с уже разожжённым Илтой костром. В свое время она часто помогала черному шаману в свершении обрядов и сейчас куноити убедилась, что и за тринадцать лет старые навыки ничуть не забылись. Девушка украсила разноцветными ленточками березу, символизирующую Тоороо — мировое древо, соединяющее земной, небесный и нижний миры. Именно к корням этого дерева и должен спуститься Бэлигте хар-боо, чтобы умолить Эрлэн-хана, выпустить на время духов убитых шаманов.
Сам черный шаман тем временем принялся за приведенного Илтой барана — жертву Владыке Мертвых. Упиравшееся и блеющее всю дорогу животное, на поляне стояло на удивление спокойно, даже когда острый нож полоснул его по горлу. Впрочем, удивить это могло только человека, ни разу не бывавшего на подобных обрядах — Илта знала, что животные, предназначенные в жертву, в момент заклания не испытывают волнения и страха; их душа покидает тело еще до того как к нему прикасается жертвенный нож. И забой и разделка туши проводилась на тщательно выделанной лошадиной шкуре — ни одна капля крови не должна была упасть на землю до жертвоприношения. Шкуру барана вместе с головой шаман нахлобучил на палку недалеко от костра, а мясо было сложил в два больших котла с родниковой водой, уже кипевшей на втором костре. Вместе с мясом варилась и кровяная колбаса — засунутые в кишки изрубленные сердце и печень, залитые кровью.
Бэлигте уже облачился шаманское одеяние — черный удэл, черные же штаны и сапоги. Седые волосы прикрывала черная шапка — майхабши, с тремя нашитыми глазами из черной, белой и красной материи. Этими нашитыми очами на мир будет смотреть онгон — дух-покровитель шамана. Поверх шапки красовалась железная шаманская корона с двумя рогами, делавшая Бэлигте хар-боо подобным тому, к кому он собирался обратиться. На груди шамана висело медное зеркальце-толи, с пояса свисал кнут-бардаг с вплетенными в него уменьшенными копиями разных предметов: оружия, кузнечных орудий, лестницы, веревки, стремени, багра, лодки и весла, пут. Все эти предметы нужны черному шаману, чтобы перемещаться в иных мирах.
Илта набросила на шкуру барана черную косынку и подожгла главный костер с костями барана. Бэлигте уже стоял перед ним, ударяя в бубен-хас гортанно распевая молитвы:
Пришел я к тебеГолос его становился все громче и сильнее, сливаясь с шумом неожиданно поднявшегося ветра — знак того, что духи узнали о камлании и начали собираться вокруг. Сидевшая рядом на корточках Илта, ударяла в собственный бубен, повторяя за шаманом слова молитвы. Как и Белгете, она призывала духов-покровителей места, леса, призывала и дух Чингиса, что и поныне царил на горе, объявленной им же священной. Илта- Унэгэн, вспоминала своих духов-помощников, вызванных шаманом, еще тогда, когда он впервые привел на тайное камлание в таежной чаще худую исцарапанную девчонку, с глазами молодой волчицы, уходящей от облавы. Сейчас, напевая уже знакомые песни, могучая воля черного шамана подхватывала ее словно горный поток — щепку. Для нее, не бывшей шаманкой, подобное путешествие могло быть смертельно опасным, но сейчас она не чувствовал ни страха, ни сомнений, Илта пела слова обряда, повторяя за шаманом и чувствовала, как вслед за ним взлетает ввысь по склону Мирового Древа, в ночное небо, усыпанное крупными звездами.
Вверх? Почему вверх? Им же нужно вниз, в Царство Мертвых? А там вверху над мировым древом- что это за звезды зацепились за его крону, мерцая холодным, столь ослепительно-белым светом? Сколько их…раз, два, три, четыре, пять, ше…Нет ничего не видно, свет их столь ярок, что кажется непроглядной чернотой. Илта хочет отвести глаза, но не может — ее словно приковывает эта неестественная, слепящая «свето-тьма», что становится все более близкой, все более насыщенной, принимая некую форму.
Хриплый оглушительный вопль доносится сверху — вопль не могущий принадлежать ни человеку, ни зверю, ни богу, ни демону. Илта почему-то в этом уверена, хотя не так уж часто ей приходится общаться с богами и демонам. И все же, то, что спускается сверху — не из их числа, что-то совсем другое — древнее, безжалостное…голодное. Все больше оно приобретает знакомые очертания — уже слишком хорошо знакомые.
Исполинская обезьяна из ее снов спускается вниз по Древу, перебирая всеми четырьмя лапами. Толстые, словно бревна, пальцы оканчиваются кривыми черными когтями, в распахнутой пасти блестят острые зубы. Чудовище сейчас не свежует себя заживо, но на покрытой черной шерстью морде одна за другой проступают кровоточащие язвы, сжирающие кожу и мех огромной обезьяны. И снова окровавленный череп, покрытый обрывками мышц и вымазанный кровью, лязгает клыками и алые струйки текут вниз по мировому древу исторгаясь из всех пор на теле уродливой твари. Из пасти Красной Обезьяны тоже течет кровь смешанная со слюной, прожигает бороздки в коре Тоороо, поганя и скверня само мироздание.
И еще тут холодно. Шулмус их подери, почему тут так холодно, словно в самый лютый мороз в забайкальской тайге? Илта чувствует как хрустит на зубах замерзающая слюна, как пальцы ее примерзают к коре. Эрлэн-хан, помо…
Оглушительный рев слышится снизу и тут же рядом вспыхивают языки пламени, от которых изморозь разом оттаивает. Рев повторяется — в нем слышится разом мычание разъяренного быка, рык тигра, шипение огромной змеи, кваканье исполинской жабы. Из глубины поднимается окруженная языками пламени черная фигура с головой быка и оскаленной пастью. Рядом, расправив полы черного халата, словно огромная летучая мышь несется уже знакомая фигура. Шаман здесь, значит все будет норма…