Проект Рози
Шрифт:
— За то, что тот не сдержал обещание насчет Диснейленда? Вряд ли можно наказать его за давностью события.
— Говорю же: мои фантазии. Я всегда представляла отца в образе какого-то героя. Но теперь я знаю, что он — один из этой троицы, а с двумя я уже повстречалась. Исаак Эслер: «Не стоит ворошить прошлое». Макс Фрейберг: «Я считаю себя реставратором самооценки». Козлы, оба. Просто слабаки, которые сбежали.
Отсутствие логики было поразительным. В конце концов, только один из них бросил ее мать.
— Но Джеффри Кейс… — начал было я, полагая, что обвинения Рози
— Я знаю, знаю. Но если выяснится, что это кто-то другой — какой-нибудь пожилой дядька, притворяющийся тем, кем он на самом деле не является, — то ему конец, говнюку.
— Ты собираешься вывести его на чистую воду? — ужаснулся я.
До меня вдруг дошло, что я могу стать ее невольным соучастником и причинить огромную боль человеку — очень возможно, что своему лучшему другу. Да всей его семье! Мать Рози не хотела, чтобы дочь знала имя отца, — и не исключено, что именно поэтому. Похоже, в людях и их поступках она разбиралась гораздо лучше меня.
— Совершенно вер-р-рно.
— И сделаешь ему больно. А что получишь взамен?
— Облегчение.
— Ошибаешься. Исследования показывают, что месть усугубляет страдания жертвы…
— А я так хочу.
Конечно, оставалась еще возможность, что отцом Рози все-таки является Джеффри Кейс; в этом случае все три образца должны были показать отрицательный результат, и тогда уж Рози не смогла бы осуществить свой замысел. Но мне не хотелось полагаться на случай.
Я отключил аппарат.
— Постой, — сказала Рози. — Я имею право знать.
— Не имеешь, если это кому-нибудь причинит страдания.
— А как же я? — закричала она. — Тебе наплевать на меня?
Она все больше распалялась; я же был совершенно спокоен. Контроль над разумом вернулся, и мыслил я четко и ясно.
— Мне совсем не наплевать на тебя. Именно поэтому я не хочу помогать тебе в совершении аморального поступка.
— Дон, если ты сейчас не сделаешь тест, я больше никогда не заговорю с тобой. Никогда.
Больно было слышать, но с точки зрения здравого смысла такие слова предсказуемы.
— Я знал, что это неизбежно, — произнес я. — Проект будет завершен, а в сексуальном аспекте я тебя не интересую, как ты и говорила.
— И в этом виновата я? — сказала Рози. — Ну конечно, кто же еще? Ведь я, блин, не трезвенница с ученой степенью, но зато курящая и неорганизованная.
— Я уже снял запрет на алкоголь. — Было понятно, что она имеет в виду проект «Жена». Но что она хотела сказать? Что она оценивает себя по критериям моей анкеты? И означает ли это… — Ты рассматривала меня в качестве своего партнера?
— А то, — ответила она. — Ты ведь мечта любой женщины. Если, конечно, не считать того, что ты не умеешь вести себя на людях, живешь по расписанию и абсолютно не способен на любовь.
И она вышла из лаборатории, громко хлопнув дверью.
Я включил анализатор. В отсутствие Рози я мог спокойно протестировать образцы, а уж потом решить, что с ними делать. И тут я услышал, как дверь снова открылась.
— Работаете над своим секретным проектом, профессор Тиллман?
Я попал в серьезный переплет. Во всех предыдущих стычках с деканом я выступал как борец за идею или же меня отчитывали за мелкие проступки, не заслуживающие наказания. Однако использование ДНК-анализатора в личных целях было категорически запрещено правилами факультета генетики. Что она могла знать — и, главное, как много? Обычно декан не работала по выходным, так что ее появление в лаборатории было не случайным.
— Какой-то суперпроект, судя по словам Саймона Лефевра, — продолжила декан. — Он приходит ко мне в офис и спрашивает о проекте, якобы разрабатываемом на моем факультете. И для этого проекта, оказывается, необходим образец его ДНК. Чем вы сейчас, как я вижу, и занимаетесь. А тогда я подумала, что это какая-то шутка. И — прошу прощения за отсутствие чувства юмора — не смешная, учитывая, что о проекте я даже не слышала. Между тем я должна была увидеть предварительное предложение и проверить заключение комиссии по этике.
Если до этой минуты декан держала себя в руках, то сейчас ее голос заметно повысился.
— Я два года пытаюсь заставить медицинский факультет финансировать совместный исследовательский проект. А вы не только повели себя недостойно, так еще обвели вокруг пальца человека, который распоряжается расходами. Я требую представить мне письменный отчет. И если в нем не будет заключения комиссии по этике, которого я почему-то до сих пор не видела, то нам придется открыть вакансию доцента.
Декан остановилась в дверях.
— Я пока не дала ходу вашей жалобе на Кевина Ю. Возможно, вы захотите пересмотреть свое решение. И, пожалуйста, ключ от лаборатории — мне. Спасибо.
Проект «Отец» был закрыт. Официально.
Джин зашел ко мне в кабинет на следующий день, когда я заканчивал заполнение анкеты EPDS. [37]
— Ты в порядке? — спросил он. Очень своевременный вопрос.
— Боюсь, что нет. Подробнее через пятнадцать секунд.
Я заполнил анкету, подсчитал результат и передал Джину.
37
Анкета из десяти вопросов (Edinburgh Postnatal Depression Scale, EPDS), специально разработанная для определения наличия послеродовой депрессии.
— Шестнадцать, — сказал я. — Второй результат за карьеру.
Джин просмотрел анкету.
— Эдинбургская шкала послеродовой депрессии. Уместно ли будет напомнить тебе, что в последнее время ты не рожал?
— Я не отвечал на вопросы, касающиеся ребенка. Когда умерла моя сестра, эта анкета была единственным инструментом по оценке депрессии, оказавшимся под рукой у Клодии. С тех пор я всегда ею пользуюсь для чистоты эксперимента.
— Это то, что мы называем «вступить в контакт со своими чувствами»? — спросил Джин.