Проект «Убийца». Том 2
Шрифт:
– Мистер Гаррисон, прошу выбирать выражения в зале суда, – предупредила судья, ударив молотком один раз.
Леон, едва сдержав торжество улыбки, направился к позиции истца, понизив спокойный голос:
– Это возмутительно. Как вы не можете отличить оригинал от фальшивки? Я просто Леон Бёрк. Мальчишка, выбравший сегодняшний имидж из тысячи возможных. Мой выбор не предвзят – всего лишь элемент хаос. Такой же, как ваше решение предъявить мне обвинение.
Мистер Гаррисон побагровел, но адвокат с присущей профессиональной выдержкой и хладнокровием призвал клиента сесть и умолкнуть до конца слушания. Он понимал чувства Гаррисонов. Сходство ответчика и погибшего Калеба Гаррисона были колоссальными. Бёрк не просто выкрасил волосы в зелёный цвет
Ответчик занял трибуну, поклявшись на конституции говорить правду и только правду. Выглядел он как напыщенный, размалёванный шарлатан, потешающийся над самим понятием правосудия.
– Мистер Бёрк, вы были другом Калеба Гаррисона? – приступил к допросу адвокат.
– Мы были больше, чем друзья.
По залу точно волна прибоя прокатился возбуждённый ропот. Леон с наслаждением проследил за реакцией публики. Мистер Гаррисон дрожащей рукой плеснул воды в пластиковый стаканчик, но пролил на стол, намочив бумаги. Бутылка прокатилась по столу, упав на пол.
– Вы намекаете о нетрадиционной сексуальной ориентации Калеба Гаррисона?
– Протестую, этот вопрос не относится к делу.
– Протест принят, – сказала судья.
Адвокат с извиняющейся улыбкой продолжил:
– Мистер Бёрк, в ваших действиях присутствовал злой умысел по отношению к Калебу Гаррисону? Может ли быть так, что вы проявили по отношению к другу мирную форму насилия по личным причинам? Например, из-за неразделённой любви?
– Есть две мирные формы насилия: закон и приличия [4] .
4
Цитата Иоганна Вольфганга Гёте (28 августа 1749 – 22 марта 1832) – немецкого писателя, мыслителя, философа и естествоиспытателя, государственного деятеля.
– Мистер Бёрк, я попрошу не злоупотреблять цитатами великих философов и отвечать по делу.
– Злоупотребление не исключает употребления [5] , – лицо Леона исказило некое подобие самодовольной улыбки и злорадства.
Адвокат совершил один глубокий вдох. За спиной шелестели щелчки фотоаппаратов и неприятная тишина притаившихся падальщиков, ждущих трупные сенсации. Леон держался под сенью нависшей Фемиды подчёркнуто собранно. С непроницаемым лицом нейтрального оттенка. Как карточный шулер. Всё равно что смотреть в поставленную на кафедру картину и ждать от неё эмоции.
5
Латинское крылатое выражение «Abusus non tollit usum»
– Опишите события 11 сентября – дня смерти Калеба Гаррисона.
– К чему весь этот фарс? Закончим дело поскорее, просто скажите мне номер счета мистера Гаррисона, и я переведу ему деньги.
– Вы признаете свою вину?
– В чём именно? Что я не умер?
– По словам мистера Гаррисона вы подставили его сына, отправив на смерть вместо себя. Единственного наследника семейного бизнеса. Соглашаясь перевести деньги, вы принимаете вину.
– Виновен тот, кто вмешивается в дела, которые его не касаются [6] . Виновен ли я? И в чём именно? Я позволю разобраться в этом закону. Но для меня есть только один закон – тот, который позволяет стать свободным [7] .
6
Цитата Домиция Ульпиана (170–228) – римского юриста, сторонника естественного права. В 426 г. сочинениям Ульпиана была придана обязательная юридическая сила.
7
Цитата
Его голос был безмятежен. Почти. Как у психотерапевта или шарлатана, погружающего публику в массовый гипноз. Его спокойный тон был приправлен весельем и чем-то ещё – глубоким и тёмным, обжигающим, словно кайенский перец на кончике языка.
– Чтобы описать события дня смерти Калеба Гаррисона, мне придётся раскрыть на лоне правосудия правду, которую от общественности так долго таила полиция. Я Леон Бёрк, единственный выживший свидетель убийства, совершенного серийным убийцей Потрошителем, – мягкий тон Леона сбивал с толку сильнее, чем смысл его слов. В зале суда поднялся шум, шкала волны достигла десяти баллов по бушующему журналистскому океану.
– Тишина в зале суда! – два удара молотка.
– Верно, в ночь с восьмого на девятое сентября я стал свидетелем жестокого убийства. Но я смог сбежать. Убийца запомнил моё лицо. Одиннадцатого сентября в день смерти Калеба мы поменялись одеждой. Без попытки себя оправдать, не скрою, что идея с переодеванием принадлежала Калебу. Он считал, что я был не в себе и перепутал убийцу с простым вором или шутником. Он сам хотел разоблачить моё разыгравшееся богатое воображение. Но Калеб забыл в своей толстовке, которую отдал мне, телефон. Когда я догнал его, судьба дала мне второй шанс убедиться в том, что я не сумасшедший, не фантазёр – убийца настиг Калеба, перепутав его со мной. Он убил его на моих глазах. Я спрятался. Меня не заметили. Но я запомнил убийцу. Каждую деталь. Вся имеющаяся у полиции информация о Потрошителе – результат смерти Калеба Гаррисона и жизни Леона Бёрка. Виновен ли я? Виновен ли я в смерти Калеба Гаррисона? Адама Спаркса? И любого другого человека, которого избрал Потрошитель после встречи со мной? Или виноват сам Калеб, вмешавшись в чужую судьбу, украв привилегию героической смерти и оставив ад на моих плечах?
Леон обращался к публике. В его внутреннем жарком монологе не хватало подскочить с места, вскинуть помпезно рукой и горько зарыдать, пав на колени.
– Да, я, безусловно, виновен. Серийный убийца, Потрошитель, убил Калеба Гаррисона вместо меня. Я выжил. Я жив и помню убийцу своей прежней жизни. Однако я не признаю вину, которую мне предъявляет мистер Гаррисон.
– Как вы сказали, мистер Бёрк, – самодовольно заметил адвокат. – Закон сам решит, есть ли в вашей правде вина.
– Что есть закон и сколько он нынче стоит?
– Мистер Бёрк, – судья раздражённо ударила молотком, – прошу выбирать выражения. Вы проявляете неуважение к суду, и за это вас могут привлечь уже к серьёзной ответственности.
– Мистер Гаррисон оценил жизнь своего сына в сто тысяч долларов. Но я не заплачу ему. Я считаю оскорбительным оценивать человеческую жизнь в долларах, как на торгах. Особенно Калеба. Жизнь Калеба бесценна и не подлежит оценки в валюте. Но я согласен оплатить мистеру Гаррисону судебные расходы. Недавно я изучал интересный закон Талиона, который гласит, что наказание должно быть прямо пропорционально содеянному преступлению. Если я виновен, не справедливо ли избрать для меня равную меру наказания? Если Калеб Гаррисон умер от руки Потрошителя, не должен ли я по закону Талиона быть казнён рукой Потрошителя?
Ни выкриков, ни угрожающих жестов, то было выражением требования, скрытым вызовом. Он говорил это холодным тоном, но горячим сердцем, как актёр на сцене, взывающий к слезам и овациям зрителей.
Судья взглянула на ответчика с немым удивлением. Как если бы за его пазухой таился кинжал, который ответчик готов был вонзить в собственное страждущее сердце. Адвокат потерял дар речи, как и публика. Леон обратил взор – прямой, обращающийся к людским трепещущим сердцам, к журналистам, уже сочиняющим заголовки для скорых скандальных статей. Он будто безмолвно просил передать его весточку Потрошителю, не забыв процитировать каждое слово.