Профессор по вызову
Шрифт:
— Мы ждем вас, Маргарита Николаевна, — протянул тем временем Багинский с лёгкой усмешкой в голосе. — Неужели вы не подготовились к столь важному докладу? Как же так можно? У вас ведь было несколько месяцев на подготовку…
Краем уха, не поднимая глаз, я услышала, как аудитория негромко и обеспокоенно зашумела. Народ явно не ожидал от меня столь непрофессионального поведения. И наравне с мечущимися попытками найти логику происходящего, в груди моей начала подниматься настоящая паника. Ведь это же будет полный провал — полное фиаско, если я сейчас не вывезу, не абстрагируюсь от всей этой… ненормальности. Если не справлюсь
Это будет крушением всей моей карьеры на корню.
А ведь это именно то, что он хочет от меня — поняла вдруг я. Провала. Этот… тип, косящий и под профессора, и под проститута. Он мстит мне — стало ясно как день. Хочет, чтобы я сорвалась и устроила что-нибудь непотребное, на глазах у всех, включая присутствующую прессу.
Уж не знаю почему, но этот… Багинский страшно зол на меня за вчерашнее. И специально вызвал меня к себе в панель, чтобы отомстить — напугать, заморочить мне голову и, всласть насмеявшись надо мной, выгнать с этой конференции с позором.
Осознав этот ужасный факт, я резко подняла голову и, повернувшись, впилась взглядом в темные, бушующее злобой глаза мужчины.
— Простите, профессор, — я подчеркнула слово, которым звала его вчера, хоть по-английски оно звучало как вполне себе обычное обращение к преподавателю. — Я не очень хорошо себя чувствую сегодня. Другой климат, перепады температуры… никак не привыкну, знаете ли.
Богинский сузил на меня глаза.
— Выпивали вчера, мисс Птичкина? Скажите откровенно, если так, и не тратьте наше время. Мы хотя бы успеем выслушать другие доклады…
Да, выпивала! — чуть не заорала я. Вместе с тобой, говнюк ты эдакий! И судя по твоей опухшей физиономии и кое-как приглаженным волосам, ты еще и продолжил!
Но вместо этого я стиснула зубы, опустила на мгновение голову, вздернула ее… и отчетливо, без запинок, произнесла на самом лучшем английском, на какой только была способна.
— Добрый день, дамы и господа! Еще раз извиняюсь за задержку — здешний климат и перемена атмосферного давления сыграли со мной злую шутку. Но неужели я одна такая неприспособленная к путешествиям? Успокойте же меня — я чувствую себя ущербной.
Публика заметно расслабилась, рассыпалась подбадривающим цоканьем, смешками и кивками.
— Который день голова раскалывается, мисс! — поделился с переднего ряда старичок в простецких бежевых шортах и тениске — явно забредший сюда от скуки пенсионер. — Так что можем с вами посоревноваться в ущербности.
Улыбнувшись, я подняла кулак в шутливом протесте.
— Ущербные, объединяемся в профсоюз!
Все рассмеялись уже в голос, напряжение рассыпалось и рассосалось по дальним углам комнаты. Я тихонько выдохнула — старый трюк развеселить публику какой-нибудь своей слабостью сработал как часы. Слабость располагает — смеющегося над собой лектора начинают жалеть и прощают ему всё то, что никогда не простят строгому, высокомерному зазнайке.
Воспользовавшись паузой, я стрельнула глазами вбок — туда, где раньше стоял мой злобный профессор-проститут. Всё ещё стоит. Смотрит на меня — но уже не злобно, а напряженно-выжидающе, словно приготовившийся к прыжку тигр. Непонятно, почему, но это еще сильнее раззадорило меня, придало мне душевных сил.
Распрямив плечи и гордо вздернув подбородок, я снова повернулась к публике и почти не подглядывая
— И так, господа, позвольте мне ознакомить вас с одной очень интересной находкой, обнаруженной профессором Ришаком в пригороде Касабланки, в Марроко. Это подвал, заставленный приспособлениями для проведения магических ритуалов, принадлежащий одной местной… бизнес-леди, недавно скончавшейся. Как доказывает профессор Ришак, эти приспособления имеют удивительное сходство с предметами колдовства, обнаруженными в месопотамских захоронениях, и считает, что дошли они до современного Марокко посредством передачи общинных легенд и сказок… — спохватившись, я включила проектор и быстренько подключила его к своему лэптопу, настраивая слайд-шоу. — Я же в своем докладе буду докладывать, что знание о магических ритуалах не могло дойти до нашего времени никаким иным способом, кроме как попыткой массового воспроизведения этих ритуалов УЖЕ ПОСЛЕ изучения исторических и археологических находок. Иными словами, покойная колдунья из Марокко и подобные ей деятели создают современные копии древних приспособлений и ритуалов. Говоря еще проще… косплеят чужую устную историю.
На какой-то момент Максим Георгиевич даже заслушался, слегка приоткрыв рот. Исследование магистрантки Птичкиной было настолько неординарным, а выступление настолько блестящим, что непонятно было, зачем Шапошникову нужно было пропихивать ее настолько радикальным образом — с такими способностями она и сама пробьется на вершину академического Олимпа.
Вот! — он помрачнел. Вот почему он сейчас должен думать, как ее наказать, а не о ее успехах. Потому что она маленькая, подлая лгунья и шлюха, которая вчера почти заставила его поверить в свою искренность.
В принципе, он уже придумал. У него было два варианта. Первый — позволить ей выступить в своей панели, не дав ни минуты на подготовку, а как только появится — вызвать на эмоции, заставить растеряться, запутаться и провалить ее выступление.
О, Багинский умел проваливать неугодных ему докладчиков… Выходя на трибуну перед большой аудиторией, достаточно одного недружелюбного замечания, чтобы растерять все мысли и моральные силы. Одного из аудитории! А тут целый профессор — издевающийся, подгоняющий и мешающий сосредоточиться!
По всем канонам Птичкина должна была сейчас рыдать, забившись в угол где-нибудь под лестницей.
Ну что ж, не сработало… Значит переходим к плану «Б». Выслушать ее выступление — или хотя бы значительную часть его — а потом прицепиться к какой-нибудь малозначащей ошибке или неточности. Вывести эту ошибку в ранг критической и умелыми, софистическими методами завести докладчицу в тупик. Это Багинский тоже умел — недаром год отсидел в Институте Иезуитов Ватикана. Согласно этому плану, результат должен был быть менее драматичным в короткой перспективе, но гораздо более эффективным и травмирующим в долгой. С этого момента, сражённая непревзойдённой логикой и мастерством аргумента, коими Багинский владел в совершенстве, Птичкина должна была усомниться в собственной интеллектуальной способности. И это должно было послужить началом так называемого «синдрома самозванца» — хорошо известного и практически неизлечимого диагноза среди младшего научного состава.