Профессор Жупанский
Шрифт:
«Никогда! Никогда!!!» — эхом отдавалось в мозгу.
Лежала с открытыми глазами... Сколько мыслей промелькнуло в ее голове в часы бессонницы, сколько раз орошалась слезами ее подушка!
«Отец думал, чтобы ни от кого не зависеть. Глупости! Даже в личной жизни был зависим. Боялся детей, боялся забот...»
Может, через два-три года и она станет матерью. «И у меня будет сын или дочь, — думала Галинка. — Нет, пусть лучше сын и дочь... Или нет... Сначала девочка, а потом мальчик. Девочку я назову Оксаной.
Галина подумала о Николае Ивановиче, его невысокой, ничем особо не выделяющейся фигуре, чрезмерно широком лбе, и ей стало грустно. «Неужели я недостаточно его люблю? Ведь когда любишь, так не подумаешь! А меня отпугивают его изъяны. И какие, собственно, изъяны? Ну, невысокого роста, ну, немножко великоваты уши... Нет, это глупости! Просто мне надо хорошенько выспаться...»
За стеной часы пробили три раза.
Галина закрыла глаза и неподвижно лежала несколько минут. Сон не приходил. Снова пробили за стеной часы.
«Половина четвертого. Когда же я буду спать? — подумала Галинка. — Начну считать, как отец, ни о чем не думать, только считать».
Пыталась прислушиваться к ударам собственного сердца, молча считать их. Но, дойдя до тридцати, вспомнила разговор с Оленой и сбилась со счета. «Начну сначала...
Раз, два, три». Сколько прошло времени, Галинка не заметила, и вдруг в комнату вошла какая-то тень, остановилась возле дверей.
«Кто это?» — спросила или хотела спросить Галина.
Тень приблизилась к кровати.
«Разве ты меня не узнаешь, моя доченька?»
«Да это же мама, — обрадовалась Галинка. — Но почему она вся в темном?»
«Нет, я не в темном», — отгадывая ее мысли, ответила мать.
В самом деле так: мать одета в легкое пестрое платье — в то самое, что и на портрете.
«Пошли, доченька, на улицу, на солнце, — нежно промолвила мать. — Здесь темно и неуютно, откуда-то тянет холодом... Ты не замерзла, доченька?»
Галинка пыталась что-то сказать и не смогла. А мать испуганно умоляла:
«Идем скорее, доченька. Здесь смерть, я боюсь! Это от нее тянет холодом. Прошу тебя, дорогая, торопись!»
И вот они идут по солнечной улице. Цветущие каштаны своими соцветиями-свечами освещают им путь. Всюду ярко-зеленая трава. В груди Галинка чувствует безбрежную радость, хочется лететь. Навстречу — двое мужчин.
«Кто же это? — удивляется снова Галинка и тут же подтрунивает над собой: — Да это же Коля! А второй — Пилипчук. Легкая походка, подтянутый... Как же можно было их не узнать?»
Повернулась к матери и замерла от удивления и страха: мать вдруг покачнулась, попятилась к реке, объятой пламенем. Галинка не успела крикнуть, как мать упала.
В тот же миг ее подхватил огненный шквал. Галинка замерла, не в силах двинуться с места.
«Помогите!» — только
«Скорее! Спасайте!» — кричит она, а огненный поток все дальше и дальше уносит мать. Успеет ли Владимир?
«Помогите!» — кричит Галинка и просыпается от собственного крика. Несколько минут лежит неподвижно, не в силах избавиться от пережитого во сне ужаса.
А в окно уже заглядывало солнечное утро.
«Неужели восемь?» — удивленно взглянула она на свои ручные часики, которые тихо тикали на тумбочке возле кровати, включила динамик. Словно в ответ на этот вопрос по радио начали передавать утренний выпуск последних известий из Киева.
— Надо вставать!
Соскочила с кровати, открыла окно. Несколько раз сонно потянулась, глубоко вдохнула осенний освежающий воздух. Потом вышла на середину комнаты и принялась делать гимнастику. Немного попрыгав, пошла в ванну и с удовольствием подставила тело под студеный душ. Всего полторы-две минуты, но как это снимает ночную вялость, наполняет тело бодростью! Еще с первого курса взяла за правило обливаться по утрам холодной водой. Отец одобрил ее «систему».
Через полчаса она уже шла по аллее парка в университет. Вчерашние неприятности отступили, казались не такими страшными. Даже незнакомец Роздум не пугал больше подчеркнутой молчаливостью, черными очками. Разве мало людей носят подобные очки?
Возле университета ее догнал Владимир Пилипчук, поздоровался, пошел рядом. Галинка вспомнила сон, встревожилась. «Неужели я верю в приметы? — задала себе вопрос. А Владимир почему-то улыбался, о чем-то рассказывал. — А он симпатичный», — думала Галина, украдкой поглядывая на юношу.
Вдруг остановилась, рассмеялась.
— Узелок я завязала, а книгу все время забываю. Недаром в народе ходит столько острот о девичьей памяти. «Девичья память — только до порога».
Владимир тоже остановился.
— Не удивляйтесь, это со мной случается. Правда, не очень часто, — шутила Галинка и все время смеялась. Возможно, именно от смеха ей казалось, будто солнце излучает фантастические искры самоцветов, покрывающих чубатую голову Владимира Пилипчука.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На окраине города в небольшом домике жил демобилизованный лейтенант Роздум. Откуда он был родом, имел ли когда-нибудь семью — об этом никто из соседей не знал. Жил бобылем. В свободные часы возился в саду и на огороде, и только поздними вечерами выходил в город. Кое-кто из соседей пытался завести с ним знакомство, но безуспешно.
«Слишком гордый этот золотозубый человек, — кивая Роздуму вслед, говорили соседи. — Нос кочергой задирает!»