Прогулки по Аду

Клепаков Андрей

— Вот сейчас я хочу вытереть твои слезки, — и я осторожно промокнул глаза Асуки кончиком воротника ее кимоно.

Девчонка ахнула, вскочила и выбежала из комнаты.

— Блин, — подумал я. — Надеюсь, она не вздумает сделать себе харакири от избытка чувств.

Сквозь бумажные стены дома было слышно, как она где-то плачет. Я встал, покачал головой и пошел ее искать.

Нашел на кухне. Она рыдала, лежа на полу. Я опустился рядом и погладил ее по спине.

— Не плачь, — сказал я. — Это называется культурный шок.

От столкновения двух цивилизаций. Пройдет.

Она заплакала еще громче. Я было наклонился, чтобы поцеловать ее, но не пробился сквозь рыбный запах. Снова погладил и сказал:

— Не плачь, не плачь. Ты привыкнешь, и тебе понравится. А я сделаю все, чтобы тебе очень понравилось. Пойдем, ты приготовишь мне чай.

Асука подняла голову:

— Господин больше не сердится на меня?

— Нет, не сердится, — сказал я. — Но я тебя сегодня немножко накажу. Хорошо?

— Конечно, как господину будет угодно, — всхлипнув, торопливо закивала девочка.

— Хорошо, пойдем, — сказал я, поднимая ее, отворачиваясь и кашляя.

— Пока ты будешь готовить чай, я отойду на минуту. Мне надо проверить лодку. Ты ведь можешь приготовить чай без меня?

Конечно, господин, я все сделаю, — ответила Асука, падая на колени у очага и начиная разжигать его. Я посмотрел на ее мучения с огнивом, покачал головой и вышел.

Пока она возилась с чаем, я налил офуро водой, разжег печку под ней (опять огниво, но я знал, как с ним обращаться). Вытряхнул в печку старые опилки из фурако (ящик с подогретыми кедровыми опилками, в которые японцы закапывались после разогрева в горячей бочке с водой, и там потели. Вот и все мытье, мыла-то не было). Наполнил ящик свежими опилками, добавил ароматических травок, пожалел об отсутствии конопли, и пошел в дом.

Асука наливала чай в пиалу. Ее миска с рисом была пуста, другая с недоеденным мной тоже.

— Черт, — подумал я, — так девчонка никогда не похудеет.

— Все готово, господин, — сказала она, с поклоном протягивая мне чашку.

— Спасибо, Асука-тян, — я тоже поклонился ей. — А чай ты можешь выпить со мной?

Девочка тяжело вздохнула, поклонилась и налила себе пиалу.

— Ты отлично заварила чай. И вкус, и аромат, словно, э-э… лепестки сакуры на поверхности озера в свете восходящей Луны, — закончил я слегка громоздкий комплимент.

Асука с подозрением посмотрела на меня:

— Господину не понравилось, как я приготовила рис?

— С чего ты это взяла? — удивился я, спросив вовсе не в ключе японской вежливости.

— Господин не доел и не рыгнул ни разу, — грустно ответила девочка.

— Ну не доел. Ты плакать начала, мне не до риса стало. А рыгать? Зачем рыгать? Некрасиво как-то.

— А если вы не рыгнете, то как я пойму, что вам понравилось? — в свою очередь, удивилась Асука.

— Знаешь, я могу и словами сказать, — ответил я. — Вот чай просто замечательный. И вкус был

тонок, и аромат был сладок, и белое платье пело в луче, — улыбнулся я.

— Сегодня господин очень странный. Он очень много говорит со мной, хочет непонятного, говорит непонятное. Это, наверное, из-за нападения акулы, — вдруг девочка отшатнулась и закрыла рот рукой.

— Что? — я поднял бровь.

— Вдруг дух акулы вселился в господина? — испуганно предположила Асука, забыв даже кланяться.

— Я сам вселюсь в кого угодно, — засмеялся я и, чтобы отвлечь ее от опасной темы, спросил: — Хочешь посмотреть жемчуг, который я нашел сегодня?

Асука поклонилась.

— Господин никогда еще не показывал мне жемчуг.

— Всегда что-то происходит впервые, — ответил я, вставая и протягивая руку к мешку. Девочка тут же вскочила и тоже потянулась к мешку. Мы оба замерли на мгновение. Потом я сел, а Асука подняла мешок и подала мне.

Я достал из мешка тыкву и высыпал жемчужины на ладонь.

Не дыша Асука разглядывала их.

— Нравятся? — спросил я.

— Я не видела ничего прекраснее, — выдохнула девочка.

— Да ладно, любой живой цветок прекраснее, а уж о твоих глазах и говорить нечего, — засмеялся я.

Я взял самую крупную, розовую жемчужину.

— Хочешь, я подарю эту тебе?

Асука в ужасе, спиной вперед, на коленях отползла в угол комнаты. Она прижалась лицом к полу.

— Господин хочет погубить нас? — воскликнула она. — Нас обоих казнят! Весь жемчуг принадлежит сёгуну! Это страшное преступление!

«Ну да, конечно, — вспомнил я, — каждую неделю за жемчугом приходит посыльный от сёгуна. И я сдаю весь улов. Под опись. Я же на окладе».

— Не пугайся, я пошутил, — сказал я, высыпая жемчуг назад в тыкву. — Давай еще чайку.

Когда весь чай был выпит и посуда отнесена на кухню, я поднялся.

— Пошли, буду тебя наказывать, — Асука побледнела, покорно встала и замерла в поклоне.

— Пошли, чего стоишь? — сказал я, выходя на веранду.

— Проверь, вода хорошо нагрелась? — показал я на бочку.

— Господин приготовил офуро! — воскликнула девочка. — Зачем? Я бы все сделала сама!

— Воду проверь, — повторил я.

Асука сунула в бочку руку по локоть, поболтала в воде и сказала:

— Да, готова, господин может мыться.

— Полезай, — приказал я.

Асука замерла. Поклонилась и сказала:

— Я всегда моюсь дома. И я всегда последняя, как младшая.

— Ну, да, — усмехнулся я, — последняя, когда слой чешуи уже плавает в бочке.

Девчонка кивнула:

— Иногда плавает.

— Так. Ты наказана, не забывай. Полезай. Сегодня будешь единственной. Я после тебя в бочку не полезу.

Асука в замешательстве теребила пояс кимоно.

— Снимай кимоно и полезай в бочку. Быстро! Это приказ.

Девочка вздохнула и развязала пояс.