Прогулки с бесом. Том четвёртый
Шрифт:
– Куда хуже, хуже не будет, хуже за порогом стоит. Вот-вот переступит....
Информация о жизненно необходимых вещах, упомянутых выше, до сего дня хранится в долгосрочной памяти граждан, побывавших в войне. Граждане старые, многое забывшие, но список необходимых товаров на смутное, неопределённое время успешного отражения возможной грядущей войны остался на "скрижалях" старческой памяти навсегдаю
– Что-то можно и забыть, но перечень "жизненно необходимых товаров" неуничтожим, всё едино, как надпись на видеокассетах в хранилищах
На момент заварухи с названием "война", на отцовых руках было четыре рта, требовавших пищевых калорий без капризов "это съем, а это не хочу", пищевые калории военного времени имели название "не до жиру - быть бы живу", но нужда и в таких неполноценных испытывалась с началом каждого дня.
Пользуясь старинным языком тогдашняя обстановка выглядела так: "Сам-пять" переводится каксемейство из пяти душ и последний добытчик пропитания в классическом семействе стоит на последнем месте, а первые дети и жена:
– Кто детей "настрогал"!?
Отцов трамвай, кормилец семьи, прекратил весёлый бег, удалив из семейного бюджета основную статью. Нет работы, ложись и помирай!
– и на сцену в роли спасительницы семейства от голода вышла мать: устроилась на работу подённо в городское овощехранилище.
Многие помянуты героями при защите города от наступающего врага, но работники "засолки", как называли жители городскую овощную базу, никак и нигде не помянуты. Напрасно:
– Война войной, а капуста да огурцы, засоленные в дубовых бочках востребованыв любой войне.
Что это было? Наивность? Организаторы заготовки овощей не верили в возможность прихода врагов в город и продолжали нужное дело: солили и квасили выращенные земные дары, верили и не сдавались? Работали по инерции, или безделье в тревожное время тяжелее и хуже работы? Героические люди! И сегодня неофициальные "историки из народа" рассказывают:
– Первыми в город вкатили мотоциклисты и удивились: в одной пивнушке гражданемужского пола предавались удовольствию, распивая интернациональный напиток. Незваные гости, применив право сильного, потребовали отоварить вне очереди. Совсем неудержимые шутники добавляли:
– Ага, явились, чёрт знает, откуда и пиво без очереди подавай!
– из серии "безудержной фантастики", или "бред сивой кобылы" С другой стороны могло быть такое: откуда взять воинов красной армии, чтобы всплошную, без единого коридора, создать линию обороны на подступах городу?
– Если фантастический эпизод в пивной обыграть нынешними средствами кино получится весело! Сегодняшний вопрос к любителям пива из прошлого:
– Мужики, паниковали, боялись?
– Не успели паниковать, прозевали момент... Чего паниковать, если пиво есть и народу мало?
Волновало предстоящее отрезание грудей у матери. Пробовал представить процесс удаления материнских грудей, но ужасные картины долго в воображении не держались: как это грудь матери окажется ровной, без двух выступов!? Как у меня и
Возможный предстоящий процесс отрезания грудей по страху превосходил собственный страх принятия смерти от рук неведомых немцев. Рождались и детали конца в скором будущем: кто-то с названием "немец", ухватит мои тощие ноги выше щиколоток, раскрутит над головой, и, сделав три оборота ударит думающим местом об угол кельи! А что потом? Но перед собственной кончиной хотелось видеть, как такое действо враги произведут над кем-то другим...
– Дорогой компаньон, объясни, как малому шести не полных лет пригрезился такой способ избавления от жизни?
– Ассоциация, видел, как мать половики трепала...
– Понятно.
Процесс отъёма от груди младшей сестрички начался в тревожные дни. Если война - то всем, старым и малым! Или отъём начался от страхов предстоящего отрезания молочных желез, или пришло время лишать сестру природного продукта - установить сегодня невозможно, но жестокий процесс лишения сестры природного корма начался. Были и причины:
– Пустые...
– понял, о какой пустоте говорила мать...
Неизвестно, существуетединое, стандартное описание процесса отъёма малых детей родительской груди, но как это делала мать занятное зрелище.
Когда сестра, напившись "до отвала", получала личное время на познание окружающего мира, а проще - "гуляла", мать прикрепляла к груди чёрную сапожную щётку щетиной наружу и терпеливо ждала момента, когда маленькое прожорливое создание, в милых детских складочках жира, начинало требовать законного "обеда".
Требования голосом сестричка дополняла попытками руками открыть "столовую" на материнской груди, и когда дозволялось не без лёгкого сопротивления родительницы - на месте недавнего сладкого пропитания являлся чёрный, колючий и отвратительный предмет с запахом, далёким от природного корма! Отчаянью и ужасу сестры не было предела, и, не медля, без задержкина секунду - включала "сирену"! Крик отчаянья и страха не помогал, волосатый ужас не реагировал на стенания и не собирался покидать место законного кормления! Отлучение продолжалось, злая радость братца (моя!) - тоже!
Будущие надвигавшиеся ужасы, рождённые языками испуганных граждан медленно заполняли сознание и только "кастрация мужиков" никак не поддавалась осмыслению и не входила в комплект страхов. Вроде всё вокруг оставалось прежним, не менялось, но родители как-то притихли, а пропитание день ото дня становилось хуже:
– Хоть плач...
– говорила мать, но не плакала...
– Дни плача были впереди...
Трамвай воскрешает события шестидесятилетней давности, и подробности поведения любимого транспорта не могу обойти: