Прогулки с бесом
Шрифт:
– "Злые силы Запада недавнего прошлого, глядя на Восток и поражаясь самоедству тамошних обитателей, по наивности европейской и простоте душевной рассуждали:
– Разделать "под орех" этот народ - раз плюнуть! Посмотрите, с какой жестокостью, безжалостно уничтожают лучшее в себе!
– и полные нехорошими заблуждениями враги двигали армии на вас. И происходило чудо: "отцы-благодетели" строго говорили "нада!" - и самоеды на время забывали многие и частые взаимные поедания, шустро, не раздумывая, объединялись под любым знаменем спущенным сверху (начальству виднее) и давали жестокий отпор врагам, не считаясь
Глава 21.
Казарма пятьдесят четвёртого/седьмого
,
.
Армейский товарищ Колька останется в памяти навсегда, о нём могу говорить столько, сколько и о компаньоне, оба сидят во мне и устраивают сбои: то ли Колька тихо в ироничной манере выступает первым, или квартирант бес.
Не будь стройбата, проходившего по документам совецкого прошлого как "сапёрная часть номер шестьдесят два восемьсот девяносто один - не встретил с Кольку и не тянул лямку с названием "воинская повинность по выполнению священного долга защиты родины". Выполнение долга сводилось к расчистке территории в архангельской тайге, где ныне расположена серьёзная установка запуска в космос игрушек военного назначения. Не только в Космос и не совсем "игрушки".
Происходил Колька из семьи эмигрантов, коим удался побег в Китай от прелестей расползавшейся советской власти в памятные исторические времена. Родился и вырос в китайском городе Циндао. Родившись на китайской чужбине русского языка не утерял, и возвратившись на родину в составе семьи в сорок седьмом - принялся порождать великим, могучим и правильным русским языком внушительных размеров порции "враждебных высказываний в адрес существующего строя". Выражался умно, осторожно, не "для средних умов":
– Не поймут, а когда не понимают - переиначивают и убивают.
Причины царившего бардака на исторической родине не выяснял, кухонные возмущения считал пустыми и не нужными. Редкое явление: вырос в чужой стране, но русский язык знал лучше многих "русских" никогда не переступавших "священных рубежей родины в ненужном и враждебном направлении".
Знал английский, но знания наполовину вражеского языка не выставлял на прослушку товарищам по службе, остерегался вопросов бдительных соотечественников:
– Откуда знаешь английский!? Ай, за бугром обучился?
– "Осторожность - мать Мудрости". Надо заметить, что на время возвращения товарища из-за кордона мода на доносы в отечестве прошла прибавив работы органам: если прежде бдительные совецкие люди активно принимали участие в очистки родины от враждебных элементов - совецкие люди сорок седьмого года охладели в доносах.
Проживая в Китае не выучил китайского языка, а на вопросы о "великом китайском народе" ничего особенного не давал, не считая мелочи: русские эмигранты брали в жёны китаянок, производили красивых детей с намерением убедиться насколько расизм китайцев выше расизма белых людей. Убеждались: после появления в свет первого потомства: ханьцы в открытую презирали
Не могу сказать, по какой причине запомнился мелкий факт из жизни русских эмигрантов в Китае, но, пожалуй, потому, что русский везде будет чужим, а Китай более расистский, чем другие азиатские земли.
Сошлись на музыке: Колька в полголоса пропел на английском кусок из марша американских солдат - в ответ воспроизвёл мелодию Лили-Марлен. Обмен музыкальными фразами выглядел паролем "свой-чужой" с взаимными пояснениями: - Что исполнил?
– Лили Марлен, любимую песню немцев. Губные гармошки.
– Где с немцами общался?
– Оккупация познакомила с "Лили" - вот она, наша великая и бессмертная "рыбак рыбака...", вот она, встреча меченых!
Один помечен рождением в китайском Циндао, другой -
оккупацией, а чей козырь старше не выяснили.
В минуты наивысшей откровенности Колька поминал родню недобрым словом за неутешную русскую ностальгию: те слёзно просили совецкое правительство дозволения вернуться на историческую родину, и в одна тысяча девятьсот сорок седьмом году "от рж. Хр." допросились: совецкая власть оказала милость и впустила заблудшихся сынов и дочерей российских в пределы отечества.
– Почему не проситься в Англию, в страну демократии? Обо мне думали, когда плакались, просился под крылья совецкого правительства? Не просился на историческую родину, моя родина Китай.
Товарищ обладал удивительным даром: если видел компанию скучающих сослуживцев в курилке на свежем воздухе, то мгновенно понимал, что общество давно и обо всём поговорило, обкурилось дешёвой махоркой до одури, и всё, что можно заплевать вокруг - заплевало, а до обеда ещё много времени.
В чистом таежном воздухе висела смертная скука, а архангельские комары громадные и лютые, неумолимые и непобедимые, напоминали служащим: армейская служба - довольно-таки тяжёлая штука!
Но появлялся Колька - исчезали комары и непобедимый "гнус", мелкий, но сильный количеством кровососущий паразит. Три лета службы хватило для вечной памяти о гнусе архангельских болот.
Вонючий препарат "диметилфтолат" малое время сдерживал атаки гнусных тварей, но прекращалось действие химзащиты - и рои мелкой гнусности вновь шли в атаку с намерениями компенсировать прошлый недобор крови военнослужащих.
Обстановка вокруг впору удавиться, но Колька вражескими методами не позволял суицидам вырваться на оперативный простор и учинить потери в рядах вооружённых сил.
Сегодня за талант назвал бы сослуживца по стройбату "чистильщиком мозгов" с добавлением "гениальный": он того стоит.
Тайга, как море, в море пять бараков из фанеры, в коих недавно содержались осуждённые по неизвестным статьям граждане "страны советов". Зеков в пятьдесят третьем распустили по домам, на их место позвали меня и ещё четыре сотни человек покалеченных "совецкой властью". Так родился "сапёрный батальон" солдат срочной службы.
А вокруг, на многие километры одно от другого, разбросаны по тайге малые селения с одичавшими жителями из тех, кого "совецкая власть на заре становления" не убила немедленно, но проявила пролетарскую милость и выслала из центра России подальше "с глаз долой".