Прогулки с бесом
Шрифт:
Как могла попасть немецкая солдатская шинель с дыркой от пули к оккупированным "советским" гражданам? Кража? Сняли с убитого? Мародёрство? Или живые оккупанты от неё избавились по суеверной причине: "не защитила владельца"!
– и никто другой уже не хотел ею пользоваться? Не знали, что шинель с дыркой от пули приобрела волшебные свойства? Почему среди оккупантов не нашлось ни единого, кто знал бы, что две пули в одну шинель никогда не влетают? И если враги избавились от шинели сознательно, то как? Отдали за "данке шёен? Продали? Пропили? И если пропили, то, за какое количество бутылок русского
Мощные и настойчивые вопросы приходят из непонятного пространства , и никто не ограждает от них... Даже бес бывает бессилен.
Два достоинства было у обновки:
а) охраняла тщедушное тело владельца от холода,
б) и от вопросов к родителям:
– А где таким сукнецом разжились!?
Быстро добрался до центра города: катиться под гору всегда легко. Улица входила в центр города.
В центе - скверик, он и сегодня на том месте. И на подходе в сквер увидел страшную картину: на деревьях висели люди!
– вот оно, начало! Вспомнились страшные разговоры, что велись среди женской половины населения монастыря до прихода врагов:
– Немцы всех перевешают!
– сбывается предсказание, немцы приступили к делу, затем и пришли в город! Начали вешать с центра, а как скоро доберутся до монастыря - об этом думать не мог. Нечем было думать, на месте "думалки" прочно сидел страх страх, разбавленный каплями утешения:
"Если начали с центра - до монастыря не скоро доберутся, между сквером и монастырём длинная улица с домами! Пока всех жителей улицы перевешают - день кончится... или что-то случится и вешанье отменится? до меня не дойдут... А что будет завтра!? завтра меня повесят"!?
– ввалился в келью, мать посмотрела на горящую от мороза и бега физиономию мою и спросила:
– Кто наполохал?
– через годы понял смысл слова "сполохи" и увидел их, а тогда "наполохал" было вопросом:
– Ни с кем не подрался?
– сынок миновал улицу без стычек и ответил: - Никто...
Зимний день близился к вечеру, пришёл и вечер с торжеством зажигания лампы"... Играть не хотелось и улегся спать...
Страхи - страхами, но спал крепко. Повешенные - страшны, но бомбёжки - страшнее.
Утро следующего дня отодвинуло страхи вчерашние, но не совсем: редко, но вид висящих людей приходил из памяти. Это были первые и последние повешенные, которых видел.
В сквере увидел и большие тупорылые машины с гибкими "усиками" направленные вперёд и в стороны. Для чего были "усы" на машинах - никак не мог понять. Интерес к деталям вражеской автомобильной технике
проскочил секундой и был полностью задавлен висевшими людьми!
Почему-то утром вспомнились повешенные и то, как мигом забыл солнечный зимний день, мороз и как ноги мои мгновенно включились на скорость большую, чем прежде и резво двинули тщедушное тело в валенках сестры в монастырь! Скорее, в родное гнездо! Если в городе людей развешивают на деревьях, то такое может придти и в монастырь! И без меня!?
Был ли трусом? Да, был, поэтому близко не подошёл к деревьям, не удовлетворил естественное любопытство к убитым. Не рассмотрел лица висевших: кто они были? Молодые, старые?
– летел и
В семье не было разговоров о повешенных в городском сквере, а что говорили другие - не знал. И о своих впечатлениях не имел привычки с кем-то делиться, "держал всё в себе" и при этом не страдал от ночных кошмаров.
Монастырь, промучившись в молчании какое-то время, совсем немного, разродился обычными на то время разговорами о повешенных:
– Предатели их выдали!
– имена "предателей" не оглашались. Результат - вот он, висит на деревьях, за повешенных оккупанты получили порцию ненависти от аборигенов, но не от всех поголовно, а только от родственников повешенных...
Имена и фамилии "приложивших руки и язык к гибели молодых борцов за свободу родины" продолжали оставаться в тайне, но так не бывает... Не знаю, какое время провисели казнённые граждане города.
– Бесяра, сколько времени нужно висеть повешенным, чтобы живые, глядя на мёртвых - устрашились навсегда и стали другими, или прониклись лютой ненавистью к вешателям? Что пустить первым?
– Три дня хватит...
Повешенные вошли в "славную историю борьбы с оккупантами на захваченной (временно!) территории", как "герои-подпольщики, навечно покрывшие себя неувядаемой славой"! Так требовали верить сверху, так поминали повешенных многие годы, ненавидел оккупантов, но ненависть была слабой, неуверенной, по команде.
– Такая ненависть называется "объяснённой", или "собачьей"
– Как понимать "собачьей"?
– Так и понимать: дали команду "фас"!
– кидайся и рви, а почему кидался и рвал будешь раздумывать потом... если разрешат сверху. Ненавидел оккупантов когда были рядом?
– Нет, какая может быть ненависть у семилетнего?
– Получи незаслуженный и крепкий подзатыльник, или пинок в зад, добрые чувства "дарителю" появятся?
– Нет, разумеется...
– О чём речь вести? Были рядом - ненависти не было, изгнали - ненависть появилась, сама, никто не культивировал?
И спустя годы, как-то во время празднования очередной победной даты в мае, сидел в том скверике на лавочке и наслаждался музыкой духового оркестра. Солнце, тепло, ясное небо, красота вокруг...
– и мрачным мазком в весенней картине вспомнился страшный морозный день и висевшие на деревьях люди. Рядом сидела женщина, старше меня. Завёл разговор о войне с чужаками и о победе над ними. Хитрил: хотел спросить о повешенных прямо, но не решался, выжидал. Чего? И всё же спросил:
– Вы были в оккупации?