Проходящий сквозь стены. Рассказы
Шрифт:
— О достославный Диоген, как странно, что твоя суровая философия, предмет которой — низменная земная жизнь, неожиданно оказалась созвучной воззрениям нашего несравненного учителя! И где же точка, в которой они сходятся? Знайте же, вы все, кто слушает меня: эта точка — вершина платоновской мысли.
Меж тем слушателей вокруг Линиодора стало больше: на его громкие речи сбежались прохожие и жители близлежащих домов. Диоген, очутившийся в центре толпы, воспрянул духом — он наконец добился, чего хотел, и на радостях готов был обнять оратора. Линиодор же вещал под завистливым взглядом Карафона:
— Я говорю, что киник Диоген
Линиодор замолк и улыбнулся Диогену, приглашая его дать объяснение. Киник пришел в замешательство, но надо было что-то отвечать — слушатели ждали.
— Я ищу с фонарем человека, — выговорил он. — Вот и все…
Толпе такой ответ не понравился, послышался ропот. Но Линиодор поднял руку, призывая к тишине, и снова взял слово:
— Знайте же, что зажженный фонарь, с которым он ищет человека, — это символ…
— Вот-вот, — согласился Диоген.
— Он означает не что иное, как Верховный Разум, сущностное проявление свободной мысли, последнюю ступень на лестнице, ведущей к трону, где сияет Дух Добра, божественный свет, без которого тщетны попытки познать совершенство человека и…
— Да вовсе нет, — возмущенно перебил его Диоген, — ничего такого мой фонарь не означает! Что ты головы людям морочишь!
— Ах так? — сказал уязвленный Линиодор. — А что же он, скажи на милость, означает?
— Ну, фонарь — он фонарь и есть… Никакой он не дух, а обычный светильник.
Такая отповедь сильно развеселила толпу, которой Линиодор уже малость надоел. Что там несет этот осел-платоник про божественный свет и тому подобное? Какой нормальный человек поверит, чтобы Верховный Разум, будто привидение, завелся в фонаре! На этом все сошлись и дружно восхищались Диогеном, за то что он выразился так ясно и с таким здравым пониманием вещей: нет ничего божественного в фонаре. Его наградили бурной овацией, а Линиодору не давали возразить — стоило ему открыть рот, как толпа принималась горланить:
— Фонарь — это светильник!
— Светильник, а не дух!
Диоген с оцененной по достоинству скромностью уклонился от почестей. Уходя, он потряс фонарем и крикнул, обернувшись через плечо:
— А я все ищу человека!
Толпа взревела от восторга. И Диоген еще долго упивался многоголосой хвалой:
— Он ищет человека! Ай да Диоген! Он ищет человека…
Улица Святого Сульпиция
Месье Норма торговал божественными картинками. Витрина его лавочки занимала четыре метра на улице Святого Сульпиция, а окна фотостудий выходили во двор.
Как-то раз, утром, подведя итог продаж, он взял рожок акустической связи со студиями и сказал в него:
— Попросите месье Обинара срочно спуститься в лавку.
В ожидании старшего фотографа он стал выписывать на бумажку столбики цифр, когда же тот пришел, сказал:
— Месье Обинар, я позвал вас, чтобы сообщить последние сведения о продажах. Должен сказать, показатели по Иисусам и Иоаннам Крестителям крайне низкие. Я бы даже сказал, весьма плачевные. За последние шесть месяцев продано сорок семь тысяч взрослых Спасителей против шестидесяти
Обинар устало отмахнулся — видимо, его, в отличие от хозяина, занимали более возвышенные предметы.
— Кризис, — прошептал он бесцветным голосом, — это все из-за кризиса.
Норма вскочил с кресла и, побагровев, стал угрожающе наступать на Обинара:
— Нет, дорогой мой. Это гнусная ложь. В торговле такой продукцией кризисов не бывает. Какой у нас может быть кризис, когда люди ставят свечки, чтобы их дела пошли на лад, и стараются угодить Господу, заручившись его присутствием в своем доме!
Обинар извинился, и Норма, снова усевшись в кресло, продолжал:
— Вы и сами согласитесь, что неправы, когда узнаете, что продажа картинок на другие сюжеты ничуть не сократилась. Вот полюбуйтесь на цифры. Пресвятых Дев в три цвета — пятнадцать тысяч экземпляров. Младенец Иисус — тоже на стабильном уровне. Или взять святого Иосифа, Бегство в Египет, Терезу Малую… я ничего не выдумываю, цифры говорят сами за себя. То же самое со святыми Петром и Павлом. Выбирайте кого угодно, наугад, включая пусть даже не самых популярных святых. Вот, например, святой Антоний — пожалуйста, в прошлом году купили две тысячи семьсот пятнадцать, в этом — две тысячи восемьсот девять штук. Видите?
Обинар, перебирая картотеку, промямлил:
— Говорят, Христос становится непопулярным.
— Вздор! Я тут недавно повстречал Гомбета с улицы Бонапарта, так он сказал, что Христа берут, как никогда.
Обинар поднял голову и прошелся туда-сюда перед конторкой хозяина.
— Конечно, — вздохнул он. — Гомбет торгует только луврскими. репродукциями и с живой натурой не работает. Знаю, знаю, вы мне сейчас скажете: у нас новейшая аппаратура, хорошие цены, и нет никаких причин, по которым наши Христы продавались бы хуже, чем Девы Марии или Терезы Малые, поскольку мы делаем их с равным тщанием. Все я знаю…
Месье Норма обеспокоенно взглянул на фотографа:
— Неудачная композиция?
— Я в своем ремесле не новичок, — возразил Обинар. — Вы сами видели, какое я сотворил «Мученичество святого Симфориана»: ничего подобного и близко нет ни в одной другой студии.
— Так в чем же дело-то?
— Вы спрашиваете, в чем дело?! — Терпение Обинара лопнуло, он сорвался на крик. — Дело в том, что в Париже больше не найти ни одного Иисуса Христа! Днем с огнем не сыщешь! Кто сегодня носит бороду? Депутаты, министерские служащие да еще дюжина мазил-художников с бандитскими рожами. Ну хорошо, можно просто поискать какого-нибудь приятного на вид парня без гроша в кармане. Положим, мы его нашли и он согласился позировать. Теперь извольте простаивать еще две недели — ждать, пока он отпустит бороду, когда же наконец что-то у него отрастает, он становится похож на пройдоху-капуцина или на аптекаря в трауре. И так каждый раз! Только в прошлом месяце я перепробовал шестерых, а толку чуть. С апостолами и святыми такой мороки нет. Кто будет вглядываться в апостола? Старик — он всегда старик, подойдет любой, смазливых потаскух, которые вам запросто изобразят невинных дев, тоже пруд пруди.