Проигравший из-за любви

Брэддон Мэри Элизабет

— Как это случилось? — спросил тот.

— Он мертв? — воскликнул доктор.

— Мертвее не бывает. Как он упал? Вы столкнули его? — вопрошал Джарред дружелюбным тоном, как будто сбрасывание молодого человека с утеса было весьма поощрительным занятием.

— Мы столкнулись с ним, он напал на меня, но не я на него. Я держался сколько мог, не вступая с ним в схватку… Но его неутихающая ярость заставила меня нанести ему удар в голову, который и оглушил его. Пошатываясь, он отступил назад, трава была скользкой…

— Да, — перебил его Джарред холодно, — это был лучший способ уладить вопрос.

— На что вы намекаете? Я не говорил вам ничего,

кроме правды.

— Было бы неверно сказать, что я вам не поверил, — ответил Джарред примирительно, — но следователи и присяжные более дотошны, чем я. Они могут подумать о правдоподобности такого дела, в конце концов, они вообще могут не поверить вам. Они могут назвать такое маленькое происшествие непредумышленным убийством или, если присяжные окажутся тупоумными деревенскими продавцами, то могут посчитать вас и мародером.

— Они могут называть это так, как им вздумается. Я могу лишь рассказать им то, что сказал вам. Пожалуйста, позвольте мне пройти. Я хочу посмотреть, можно ли что-нибудь сделать для этого молодого человека.

— Да, ему нужен гроб и следствие по опознанию останков тела. Это, пожалуй, все, я полагаю, если конечно у вас нет желания установить ему надгробную плиту.

— Откуда вы знаете, что он мертв? — спросил доктор нерешительно. Странные и запутанные мысли вертелись у него в голове. Вряд ли было приятно стоять и осознавать себя виновником смерти молодого человека, все это походило на какой-то ужасный сон. Но хуже, чем дознание присяжных, чем суровость закона, было бы отвращение Флоры. Девушка могла бы посчитать его убийцей своего возлюбленного, разрушителем ее молодой жизни.

— Как я могу знать, что он мертв?! — отозвался Джарред презрительно. — Там налицо все признаки смерти — закрытые глаза, переставшее биться сердце, синие губы. Вы думаете, у него был шанс выжить, хотя бы один из миллиона, когда он упал с такого высокого утеса? А теперь, сэр, примите мой совет, совет человека, знающего мир, человека, наученного миром и понимающего, каким безжалостным бывает рок к оступившемуся в жизни человеку. Оставьте это дело так, как оно есть. Здесь очень уединенное место, и я не думаю, что до прилива тут пройдет хоть один человек вдоль утеса. Вода будет у его подножия через четверть часа, судя по всему. Когда это произойдет, вы можете быть спокойны, тело будет вынесено на берег другим приливом или унесено далеко в море, но не будет ничего, что могло бы связать вас с ним.

— Сейчас тоже не существует ничего, что могло бы связать меня с ним, — сказал доктор задумчиво, он, очевидно, был очень взволнован словами Джарреда.

— Но может быть очень много свидетельств против вас, если вы спуститесь вниз и, заведомо без очевидного успеха, попробуете вернуть мертвого к жизни.

— Почему вы так заботитесь о моей безопасности? — спросил доктор Олливент. — Вы, незнакомый мне человек.

— Не из-за человеколюбия. Я скажу вам больше и признаюсь, что был бы рад сделать услугу джентльмену, который сам мог бы сделать для меня другую. Я недружелюбный бродяга и вряд ли сделал бы доброе дело человеку только за его спасибо.

— Положим, что я откажусь от вашего совета, не видя нужды в нем?

— В таком случае я расскажу мою историю о смерти молодого человека и вполне может оказаться, что это не очень будет соответствовать идее о вашей невиновности в том свете, в котором вы ее себе представляете.

— Вы смогли бы соврать для того, чтобы меня повесили!

— Никоим образом. Я бы только описал то, что видел и слышал, находясь на берегу.

О том, как я услышал голоса и вы при этом нервничали и говорили о том, что мистер Лейбэн никогда не сможет жениться на мисс Чемни, пока у вас есть силы помешать ему. Я поклянусь, что так оно и было. Затем раздалось топтанье ног наверху, так, как будто бы дрались мужчины и один из них сражался за свою жизнь, и затем я увидел, как мистер Лейбэн упал с утеса. Он рухнул почти у моих ног и был совершенно мертв. Все вопросы адвокатов на Оулд-Бэйли не заставили бы меня изменить хоть одно слово в этом рассказе.

Несомненно, такое повествование трудно было опровергнуть. Слишком много правды было в нем.

— Пойдемте, — сказал Джарред дружелюбно, так, как будто бы он знал доктора двадцать лет и был сильно привязан к нему, — вам следовало бы отнестись к такому делу, как это предложил я. Это был несчастный случай и вы очень сожалеете о нем, но нет никакого, проку причитать по поводу сбежавшего молока. Еще десять минут, и прилив будет полным, и не пройдет и получаса, как бедный малый будет тихо и спокойно отнесен в море. Вы идите домой, к своим друзьям, доктор Олливент, и чем быстрее, тем лучше, так, чтобы у вас было алиби на тот случай, если мистера Лейбэна сможет кто-либо увидеть.

— Откуда вы можете знать мое имя? — спросил доктор подозрительно.

— Я слышал его много раз. Я был другом Лейбэна до тех пор, пока он не испортил мою дочь, — и я знаю о вас и о молодой леди на Фитсрой-сквер. Я жил в этой деревушке последние два дня, ожидая подходящей возможности для разговора с молодым джентльменом, и видел вас всех вместе. Пойдемте, нам нельзя терять времени. Я должен вернуться на побережье и наблюдать. Вы идете домой?

— Да, я полагаю, что это лучшее, что я могу сделать, поскольку ничего не могу сделать для него, — сказал он, повернувшись к побережью. — Вы можете прийти ко мне на Вимпоул-стрит и получить плату За молчание.

Джарред побежал обратно к побережью настолько быстро, насколько ему позволяли ноги. Доктор посмотрел в задумчивости на море. Вода прибывала, но не так быстро, как ожидал Джарред, должно было пройти около часа до того, как место, на котором лежало распростертое тело, смогло бы покрыться морем.

Доктор взглянул на часы — еще не было четырех. Великие небеса, как мало прошло времени с того момента, как он отдыхал в тени изгороди, но как сильно изменилась его жизнь за один час!

Не было больше на земле такого человека, как Уолтер Лейбэн. Тот вопрос, который доктор часто задавал себе и однажды Флоре, о том, что он мог бы завоевать ее любовь, если бы не было художника, мог теперь разрешиться. Смерть расчистила перед Гуттбертом Олливентом дорогу. Он мог извлечь для себя выгоду из сложившейся ситуации.

Доктор медленно побрел домой с печально-радостной мыслью о том, что свадьба, которой он так не желал, никогда не произойдет, и что его никогда не позовут благословлять жену Уолтера Лейбэна.

Он любил слишком сильно, чтобы быть милосердным даже в такой момент. В сердце он был рад фатальному исходу, который положил конец всем мечтам художника о помолвке.

«Это была его ошибка, — думал доктор, — я не хотел, чтобы меня сбили с ног, как быка, применив грубую силу. Он знал, что был виновен, и это придавало мне силы. Спасибо Богу, что мне удалось услышать тот разговор и узнать о неблагонадежности этого человека до того, как было бы уже поздно спасать Флору! Спасибо Богу даже за такую ужасную смерть, если только он мог спасти ее от союза с распутником».