Происхождение поэзии скальдов

Стеблин-Каменский Михаил Иванович

Ни в одной другой европейской литературе не представлена стадия развития, аналогичная поэзии скальдов. В частности, и греческая лирика представляла собой несомненно более высокую стадию развития. Может быть аналогии к поэзии скальдов могли бы быть найдены на Востоке. Однако отсутствие каких бы то ни было подготовительных работ в данной области и малодоступность материала для неспециалиста принуждает ограничиться самыми общими соображениями.

Аналогии с поэзией скальдов всего скорее можно было бы ожидать в доисламской арабской поэзии, т. е. поэзии, которая, подобно скальдической, сложилась на высшей ступени родового строя, в обществе, сохранявшем в своем строе ряд очень примитивных черт. Возможно, однако, что кочевые племена бедуинов, в среде которых эта поэзия бытовала, не избегли влияния более древних культур, очагами которых были аравийские города. Сохранившаяся доисламская поэзия имеет за собой в таком случае значительно более длинную историю, чем поэзия скальдов. Вместе с тем, есть основания предполагать, что произведения доисламских поэтов, бытовавшие первое время в устной традиции, вряд ли были записаны мусульманскими

учеными VIII-IX веков точно в той форме, в которой они были сочинены (31) .

31. С. Brockelmann. Geschichte der arabischen Literatur. Leipzig, 1901, стр. 13 сл.; R. A. Nichоlson. A literary history of the Arabs. London, 1907, стр. 133-154.

Тем не менее, бросаются в глаза черты сходства между доисламской арабской поэзией и поэзией скальдов.

Подобно скальдам, доисламские арабские поэты занимали высокое и почетное положение и, по-видимому, в слабой степени были профессионалами. Поэт обычно бывал вместе с тем и воином. Наиболее знаменитый из древнейших арабских поэтов, чьи стихи сохранились, – Imru' ulqais ibn Hudjr – происходил из королевского рода и посвятил свою жизнь мщению за отца и борьбе за отцовское наследие.

Как показывает само его арабское обозначение (sha'ir, т. е. буквально «ведун»), поэту приписывалось обладание сверхъестественным, магическим знанием. Считалось, что он непосредственно вдохновляется джиннами. Он был оракулом своего племени. Его хулительным стихам (hija'), так же как скальдическому ниду, приписывалась магическая сила. Они были не менее важным элементом войны, чем сами военные действия. Их исполнение сопровождалось особыми символическими церемониями, аналогичными магическому ритуалу (32) .

32. I. Goldziher. Abhandlugen zur arabischen Philologie, I. Leiden, 1896, стр. 1-105.

Сверхэстетическая сила приписывалась и панегирику, который был важнейшим элементом арабской языческой поэзии. Любопытно, в частности, что в рассказах о древнейших арабских поэтах обнаруживаются параллели к исландским рассказам о стихотворных «выкупах за голову». Так, знаменитый поэт Nabigha, подобно скальду Оттару Черному, стихотворением, посвященным королеве, навлек на себя немилость короля. Он был вынужден бежать и только впоследствии вернул себе расположение короля, сочинив о нем большую касыду (33) . «Выкупом за голову» является в сущности и знаменитый панегирик в честь Магомета (по его первым словам называемый Banat So'ad), сочиненный поэтом Ka'b ibn Zuhair, который до этого враждебно выступал против новой религии. Согласно традиции, панегирик этот произвел такое впечатление на Магомета (который вообще враждебно относился к языческой поэзии), что он подарил поэту плащ со своего плеча (34) .

33. Brockelmann. Цит. соч., стр. 29.

34. Brockelmann. Цит. соч., стр. 52 сл.

Подобно скальдическому искусству, сочинение стихов было широко распространено у арабов, при этом сочинение это в значительной степени было (или слыло) импровизацией и всегда имело вполне конкретные поводы. Поэзия, говорит Брокельман, – «не была привилегией отдельных избранных умов. В каждом арабском племени, вместе с воспоминаниями о важнейших событиях его истории, даже если эти последние, с нашей точки зрения, были совершенно ничтожными стычками, жили бесчисленные стихи, которые сопровождали и объясняли отдельные фазы этой истории. Это были главным образом импровизации» (35) . Такого рода поэзия процветала у арабов и в последующие эпохи (36) .

35. Там же, стр. 15-16.

36. A. F. von Schack. Poesie und Kunst der Araber in Spanien und Sicilien, I-II. Berlin, 1865, passim.

Подобно скальдам, арабские языческие поэты сочетают примитивную воинственную тематику, характерную для общества, в котором кровавый обычай родовой мести стоит в центре внимания, с изощренностью формы. Гипертрофия формы продолжает жить и в оценках позднейших арабских антологов и критиков, которые всегда наибольшее значение придают совершенству формы, метрическому и словесному искусству (37) . При этом любопытно, однако, что подобно скальдической драпе, арабская касыда сочетает техническое мастерство и трафаретность содержания с крайней примитивностью композиции, представляя собой как бы сочетание «нанизанных жемчужин» (38) .

37. Schack. Цит. соч., стр. 91 сл. W. Ahlwardt. "Uber Poesie und Poetik der Araber. Gotha, 1856, стр. 69 cл.

38. Ahlwardt. Цит. соч., стр. 62; Schack. Цит. соч., стр. 13; Nicholson. Цит. соч., стр. 78.

Как

поэзия скальдов казалась многим европейским литературоведам явлением противоестественным, так вызывала удивление и древнейшая арабская поэзия. «Именно у этих диких, ведущих изобилующую опасностями разбойничью жизнь детей пустыни, а не у городских жителей, – говорит Шак, – поэзия нашла свою родину; и удивительным образом именно у них достигла она развития, которое по рафинированному изяществу языка и тщательному соблюдению вычурнейшей метрики не было превзойдено ни в одну эпоху утонченной культуры». И дальше: «С одной стороны, дикие страсти варварской эпохи, жажда убийства и мести; с другой – изощренность речи, вычурная изысканность выражения, как будто стихотворение написано для иллюстрации главы из грамматики. Каким образом было возможно, что беспокойно рыскающие воины, которым ежедневно угрожала смертью бесплодная почва и мечи врагов, уделяли технической стороне поэзии такое внимание, которое свойственно обычно только очень передовым культурным эпохам? Подобное явление является исключением в мировой литературе» (39) .

39. Schack. Цит. соч., стр. 3-4, 10-11.

К. Бурдах, ссылаясь на то, что самобытность доисламской арабской поэзии удивляла еще Гете, говорит по поводу этих слов Шака: «Я, с точки зрения сравнительного литературоведения, делаю отсюда единственный допустимый вывод: такое явление, которое противоречит всему нашему опыту в области истории поэзии, не может в действительности существовать» (40) . Бурдах хочет этим сказать, что доисламская поэзия не могла быть самобытной и следовательно должна была быть продолжением более древней, эллинистической или другой культурной традиции. Совершенно аналогичные соображения заставляли С. Бугге и других сомневаться в самобытности или подлинности древнейших скальдических стихов.

40. К. Burdach. Sitz. d. preuss. Akad. d. Wiss. XLIII-IV (1918), стр. 1086.

Однако в свете настоящей работы очевидно, что явление, о котором идет речь, не противоестественно, а напротив, совершенно закономерно.

Исландско-восточные параллели устанавливались неоднократно (41) . Однако такие параллели касались всегда только отдельных мотивов или сюжетов из эддической поэзии или саг и никогда не распространялись на поэзию скальдов. Между тем, по-видимому, литературы Востока устойчивее сохраняли старые формы, чем литературы западные. Поэтому и на более высокой ступени социального развития в поэзии восточного средневековья легче обнаружить черты сходства с поэзией скальдов, чем в средневековой поэзии Запада. Так, сходство с поэзией скальдов можно обнаружить, например, в поэзии Ирана X-XIV веков. Но сходство это не в мотивах, или сюжетах, а в структурных свойствах самой поэзии, в характере ее ведущего жанра, в основных формальных принципах, в общественной функции поэта и поэзии.

41. См., например, F. R. Schr"oder. Germanisch-romanisches Monatsjschrift. 8 (1920).

Ведущий жанр поэзии исландских скальдов – драпа, ведущий жанр иранской поэзии – касыда. И касыда и драпа по содержанию обычно панегирик, восхваление правителя, его подвигов, его щедрости и т. д. В силу этого и касыда и драпа часто по существу произведения злободневно-политические, как бы выполняющие функцию передовой статьи в прессе, оставаясь в то же время «высокой» поэзией (42) . Вместе с тем, определяющий признак жанра и тут и там все же не содержание, а форма: и касыда и драпа – в сравниваемых литературах наиболее сложная и «большая» форма, т. е. форма, требующая наибольшего искусства, ограниченная рядом жестких правил в отношении композиции, метра, рифмовки и т. д.

42. Ср. характеристику иранской касыды у В. А. Жуковского (Али Аухадэдин Энвери. СПБ. 1883. Введение), который, в частности, ссылаясь на Кремера (Zs. der morgenl"andischen Gesellschaft, 29, 1870, стр. 481), говорит: «Поэзия на Востоке до известной степени соответствовала прессе, а панегирики – передовым статьям средневековых публицистов». Ср. Также E. G. Brown. A literary history of Persia, II. Cambridge, 1928.

И касыда и драпа жанры, в которых вычурность и замысловатость доходят до геркулесовых столпов, причем крайняя условность и консерватизм сочетаются в этих жанрах с требованием новизны выражения. И в касыде, и в драпе количество допустимых риторических приемов, которые фиксированы так же как метр и рифмовка, умножается посредством комбинирования формальных элементов во всевозможных сочетаниях. Одним из частных случаев является сходство между H'attatal Снорри Стурлусона и касыдой Кивами Мутарризи, которая, подобно H'attatal, одновременно и стихотворная поэтика, иллюстрирующая всевозможные риторические приемы, и панегирик (43) . Совпадение в объеме этих поэм (сто одна виса в H'attatal и сто два бейта в касыде Кивами), конечно, совершенно случайно. Было бы неудивительно, однако, если бы обнаружились совпадения и в поэтической фразеологии или терминологии.

43. E. G. Brown. Цит. соч., стр. 47-76.