Происхождение видов

Казаков Владимир Иванович

Конечно, с некоторой стороны женщина иногда бывает полезна. Там-сям, туда-сюда, той-этой. Но, как говорил поэт Глазков, немножко, правда, не о том, зато созвучно эпохе:

Все говорят, что окна ТАСС
Моих стихов полезнее.
Полезен также унитаз,
Но это не поэзия.

Женщина – это не поэзия и не унитаз. Кстати, при чем здесь унитаз?! Да это не важно. Главное, что мы с вами здесь в хорошей компании. Есть что выпить, чем закусить. Ну что вы там бутылку морочите, передавайте сюда.

– Великолепно, какая бездна здравых мыслей! Впервые за весь вечер в этом курятнике слышу умные речи! Гражданин, попрошу вас безотлагательно

присоединиться ко мне и откушать, ну этого, чего Кулик нам послал, – я пытался даже аплодировать, но разброс ударяемых ладоней выглядел примерно так, как будто я пытался забраться под потолок по невидимому канату. Волосатый, благодарственно кивнув, опять прямо на столе встал в позу бобика и на карачках спрыгнул на пол.

– Владик, точнее Алексей Макаров, ученый, кандидат биологических наук, – протянул мне руку оратор.

Я с уважением потряс руку и немедленно плесканул водки.

– Спасибо, у меня своя, – Владик-Алексей достал из кармана бутылку и удовлетворенно присосался к ней.

– Так как вас теперь называть, ну поточнее, а то после этого вернисажа как-то тяжеловато воспринимаются двойные имена. В голове вертится только всякая чепуха типа Хуан – Педро – Хулио – Игнасио – де Альварес…

– Да нет, по паспорту я Алексей, но друзья по-простому называют меня Владиком.

Я не стал вдаваться в тонкости имяобразования мужика, и наш научный треп продолжился с еще большей интенсивностью.

– Так значит. Женщина и человек, в смысле мужики и бабы, разные существа?

– Совершенно! – Владик наконец поймал болтавшуюся у него в волосищах веточку петрушки и с удовольствием занюхал ею. – А ты разве не замечал?

– Замечал, еще как замечал, – кивками замотал башкой я. – У меня примеров пруд пруди, беременная Инна, Карина, только что видел, которая в припадке псевдоревности только что шарахнула меня по роже. Думаешь, она это сделала от изобилия чувств ко мне? Фигушки! С мужиком своим поругалась, вот и не знает, куда себя деть! А эта звездища, фанатка потных футболистов… – я махнул рукой в сторону Эльвиры, которая неподалеку уже втирала мозги какому-то бородатому художнику.

 

Увидев мои ломаные жесты, она расцвела и, заводя глаза куда-то под лампы дневного света, символически сигнализировала о том, что нельзя же так, при всех, выражать свои пламенные чувства. Я сплюнул на пол.

– С ними вообще, когда нормально, по-человечески начинаешь говорить, ни хрена не понимают. А если уж и понимают, то совершенно не то, что хочешь им объяснить!

– Категорически верно. Вообще-то различие женщины и человека – это лишь небольшой, крохотный эпизодик моей новой всеобъемлющей теории происхождения видов на Земле. Частный случай. – Владик мастерским движением руки крутанул строго по часовой стрелке остатки водки в бутылке и одним глотком вогнал жидкость в себя.

– Слушай, как интересно, а как же старик Дарвин и вся эта занудность в учебниках биологии?

– Сморкота. И Дарвин твой олигофрен. Как и большинство известных личностей тех веков. Вот, ты знаешь, что Джонатан Свифт, Артур Шопенгауэр, Фридрих Ницше, даже сам сэр Исаак Ньютон вполне официально были ебанутыми. То есть больны умопомешательством. А ты говоришь Дарвин. Между прочим, из-за него-то меня и выперли из целого академического научно-исследовательского института проблем и задач диструкции индивидуальности! Я в полемическом споре о моей новой теории о происхождении видов случайно задел бутылкой голову зама по науке. Некоторые сотрудники говорят,

что я этот опрометчивый шаг сделал со словами: «Дарвин – говно, но истина дороже!» Другие, впрочем, утверждают, что я вообще ни слова не говорил по поводу этого английского раздолбая, просто вошел в кабинет и треснул заму по башке. Но это не важно, итог один – выперли. Хорошо хоть не посадили. Теперь я разрабатываю свою теорию в одиночестве, а так не хватает собутыльников, то есть единомышленников, коллег, лаборатории, спирта…

– Да я готов! Да ради святого дела истины, да еще и в научном, так сказать, разрезе, готов на все! – заорал я, протягивая ученому руку. – Только, – прикинул я, – при одном условии. Что ты не будешь шарахать меня посудой по темечку. А так, пожалуйста, будем мы с тобой как Дарвин с Гексли…

– Опять Дарвин… – толстые очки Владика угрожающе зашевелились. Его рука медленно потянулась к стоящему на столе пузырю. Потом он встряхнул гривой и виновато улыбнулся – извини, дурная привычка. Но я исправлюсь.

Мы обнялись.

– Слушай, а в чем суть твоей теории?

– Ну-у, долго объяснять. Ну, там, если раньше считалось, что изменения видов, переход в другие состояния, развитие особей и всякие генетические модификации происходят медленно, за тысячи и миллионы лет и постепенно, под воздействием окружающей среды, то я доказываю, что все изменения происходят молниеносно и постоянно. Ежесекундно, на хер. То есть за жизнь человек генетически меняется миллиарды раз как в сторону развития, так и деградации. В основном, естественно, деградации. И под воздействием чего угодно. Хоть прогноза погоды, хоть первомайской демонстрации трудящихся, от кино и телевидения до газет и инструкции по пользованию сливным бачком унитаза. От пробежавшей мимо тебя крысы, в конце концов! Но это воздействие на генном уровне происходит в большей или меньшей степени. Вот ты задумывался, почему хозяева со временем так становятся похожими на своих собак? Это же чисто физиологические изменения организма: скулы, выражение глаз, походка. Все от того, что они много лет прожили вместе. И эти самые собаки таким образом воздействовали на геном человека – Ага, – тупо соображал я, – а у Ксюши Собчак такое лошадиное лицо, потому что в детстве ее папа часто водил в зоопарк кататься на пони, что ли?

– Коллега, да я тебя поцелую, как же ты быстро допер! Для этого даже есть научное название – «иппогенез». «Иппо» на латыни значит «лошадь». «Генез» – это и так понятно. Мы обязательно сработаемся! Только вот у меня для научного обобщения моей грандиозной теории ощущается явная нехватка подопытных образцов, так сказать, для широты охваты, чтоб избежать отрицательной погрешности.

– Да у меня кандидатов для исследования как грязи! Особенно кандидаток. Вон одна, светленькая, видишь, жопой как опахалом подмахивает, так ради святой науки я готов ее хоть током шандарахнуть, хоть как жабу препарировать! Самому интересно.

– А всю теорию, Вольдемар, я тебе потом как-нибудь изложу, я ее еще сам до конца не понимаю, но ее научная мощь прямо-таки брыжжет, брыжжет… слушай, а где здесь ватерклозет?

Больше в этот день я этого выдающегося ученого и моего нового друга не видел.

3

Под самую концовку вечера я все же наступил на вымя своих возвышенных идей о великом искусстве пития и под впечатлением встречи, прямо скажем, с великим деятелем биологических наук все-таки насосался шведской водки из тела Кулика. Хотя в меня уже категорически ничего не лезло. Ачто делать!