Происшествие
Шрифт:
Джемшир попытался устроиться на одном из плетеных стульев, поджав по-турецки ноги. Это ему не удалось. Он никак не мог приладить зеркало. Разозлившись, он обругал в сердцах того, кто выдумал такую нескладную вещь, и, отвергнув помощь Решида, предложившего ему подержать зеркало, придвинул к себе другой стул, взгромоздил на него ноги и, зажав между коленями зеркало так, чтобы видеть свое лицо, принялся усердно фиксатуарить усы.
Решид вертел в руках очки и с восхищением смотрел на гостя.
— А наш-то опять подцепил… новую, — сказал Джемшир. Он на секунду оторвался от зеркала, чтобы окинуть цирюльника самодовольным взглядом.
На сухоньком с впалыми щеками лице Решида хитро заблестели
— Тебя бы на его место, Джемшир, а?
Сделав вид, что слова цирюльника неуместны и даже оскорбительны, великан с притворным недовольством приподнял брови:
— Это зачем же?
— А чем ты хуже его?
— Если и так, что из этого?
— Ничего, просто бывало Джемшир не хуже других умел обламывать овечек!
Джемшир улыбнулся, но улыбка вышла кривая, покачал головой и грустно поглядел на табличку со словами: «Нет бога, кроме аллаха», висевшую на стене.
Молодость… Это было ровно тридцать пять лет назад. Ему было семнадцать, столько же, сколько сейчас сыну Хамзе.
Туго стянутый триполитанским кушаком, в ярко-желтых йемени [3] , в суконном кафтане с длинными разрезными рукавами и расшитыми парчей карманами, в темно-синих шароварах чистого английского сукна… Таким он помнил себя в те годы.
3
Йемени — туфли без каблуков, с острыми загнутыми вверх носками.
С Решидом они друзья с давних времен. Впрочем, их связывали и какие-то родственные узы, но превыше всего для них была дружба.
Однажды друзья отправились в Стамбул.
Старик — отец Джемшира, небогатый бей, был безмерно горд, что у него в сорок лет родился сын, что сын сейчас уже совсем взрослый, выдался удальцом, пьет вино и не прочь поволочиться за женщинами.
Старик не мог устоять против настойчивого желания Джемшира повидать Стамбул, махнул рукою на все опасения и сам сунул сыну за пояс сто золотых лир. Потом отозвал в сторону Решида и сказал:
— Поручаю Джемшира тебе. Не гляди, что он выше тебя вымахал, присматривай за ним.
Решид — тогда он работал подмастерьем у цирюльника — часто заморгал своими маленькими, близко поставленными глазками и поспешил успокоить старика:
— Не волнуйся наперед, дядюшка, пока я жив, с ним ничего не случится…
С восхищением глядя на высоченного молодца сына, старик пожелал ему счастливого пути и благополучной дороги назад и просил возвращаться из Стамбула с красавицей женой.
Джемшир поцеловал старческую, иссохшую руку отца, всю в венных буграх, и вместе с Решидом, следовавшим за ним неотступной тенью и готовым по первому знаку своего господина отдать за него жизнь, покинул родные места.
Покинул надолго.
Через год вспыхнула мировая война, и старому бею прикрыли глаза чужие люди.
Джемшир рос без матери, без братьев. Были, правда, какие-то дядья и тетки, но они в счет не шли, особенно тетки — эта «бабья команда», как он их называл. Перед одной из них, маленькой, изящной женщиной, славившейся красотой на всю округу, он просто робел. Он мечтал видеть своих родственниц безобразными, а всех остальных женщин — красавицами, невиданными красавицами!
На другой день после прибытия в Стамбул, на пути от вокзала Сиркеджи, в европейской части города, в Бахчекапы [4] они с Решидом повстречались с двумя немолодыми уже женщинами в чаршафах [5] .
4
Бахчекапы —
5
Чаршаф — покрывало, которым прежде закрывали лицо турчанки.
Одна из них, бесстыдно разглядывая Джемшира, воскликнула:
— Машаллах [6] , раз в сто лет такой попадется… О создатель, да буду я твоей жертвой!
Решид и Джемшир плохо знали турецкий язык. Ни тот, ни другой не поняли, что сказала женщина, и не обратили на нее никакого внимания.
Они развлекались со своими подружками в Тахтакале [7] .
Эх, что это было за место в те далекие времена — Тахтакале!
В знаменитой развеселой гостинице Шадырванлы, где они остановились, к ним относились с большим почетом. А когда они усаживались за стол, накрытый возле бассейна, и пропускали по рюмочке-другой, на статного красавца Джемшира нельзя было налюбоваться. Разрумянившееся, сытое и холеное лицо, черные, едва пробивающиеся усики, черные глаза за длинными пушистыми ресницами…
6
Машаллах — восклицание, выражающее восторг, удивление.
7
Тахтакале — район в старом Стамбуле.
Стоило им поднять бокалы, как появлялись музыканты, танцовщицы-цыганки, и все те «специалисты своего дела», которые возвели в искусство возможность заработать медяк у мастерового люда Тахтакале, — и начинались танцы.
Собиралась огромная толпа, не умолкали крики, воздух разрывали револьверные выстрелы…
Какой тарарам они закатывали! Эх, Тахтакале! Даже полицейские и ночные сторожа, сбегавшиеся на этот шум, вскоре оказывались вовлеченными в клокочущее, льющее через край буйное веселье. И только Решид никогда не забывался. Как ни гремела музыка, как ни крепка была виноградная водка — ракы, он ни на минуту не сводил взгляда с Джемшира, следил за каждым, кто засматривался на молодого бея, от его острых глаз не ускользало ни одно движение вокруг обожаемого хозяина и друга.
Поднимали бокалы, и раздавались тосты. В эти мгновения пьяных восторгов какой-нибудь старец бросался обнимать Джемшира и изливаться по поводу промелькнувшей юности. Но между ними тотчас вырастал Решид и своим хилым телом в пятьдесят килограммов загораживал этого дурня Джемшира, все достоинство которого состояло в том, что он весил значительно больше, был очень молод и очень красив.
Опьянев, они всей компанией врывались на улицы Галаты [8] и делали обход публичных домов.
8
Галата — портовый район Стамбула.
Впереди обычно шествовали Джемшир с Решидом, Решид заботливо поддерживал своего друга под руку, а за ними — приятели Джемшира, его восторженные почитатели и собутыльники. Никому не приходило в голову обращать внимание на погоду: зимой они месили ногами вязкую слякоть, летом утопали в дорожной пыли, чтобы достичь переулков Галаты и перевернуть там все вверх дном.
Их встречали щедрые на ласки обитательницы портовых кварталов, славившиеся своей красотой и готовые ради друзей пренебречь любыми опасностями.