Произведение в алом
Шрифт:
– Перелес?!
– заходится от восторга старый маразматик.
– Да нет же, не Перелес - Пернат... Пернат...
– Пашелес?!
– И в полной уверенности, что понял наконец соль анекдота, Шафранек ощеривает беззубый рот и, давясь от смеха, брызжет старческой слюной.
Безнадежно махнув рукой, я вернулся к своему столику.
– Желали поговорить, сударь?
Подняв глаза, я увидел холодно кивающего мне Ферри Атенштедта.
– Да. Совершенно верно, господин маркер. При этом ничто не мешает нам сыграть
– Изволите играть на деньги, сударь? Браво. Даю вам фору девяносто из ста.
– Отлично. На гульден. Разбивайте!..
Взяв кий, его светлость долго, нарочито старательно прицеливался, наконец ударил - кикс... Всем своим видом давая понять, как сильно он досадует на неудачное начало, маркер уступил мне место у бильярдного стола. Знакомый трюк: он даст мне выбить девяносто девять, а потом, когда от выигрыша меня будет отделять единственное очко, сделает партию «с одного кия», непрерывной серией мастерских ударов кладя в лузу шар за шаром.
Ну что ж, так даже интереснее! Не тратя понапрасну время на преамбулы, я сразу перешел к сути интересующего меня дела:
– Не приходилось ли вам, господин маркер, много лет тому назад, в годы, когда снесло несколько пролетов Карлова моста, знавать некоего Атанасиуса Перната, жившего в тог дашнем еврейском гетто?
Какой-то читавший газету за столиком у стены человек, своей грубой парусиновой курткой в красно-белую полоску и маленькими золотыми серьгами в ушах напоминавший старого морского волка, так и подскочил - не сводя с меня сильно косящих глаз, он в суеверном ужасе перекрестился.
– Пернат? Пернат?
– повторял задумчиво маркер, очевидно что-то припоминая.
– Пернат? Такой высокий, худой, явно не плебейского происхождения? Русые волосы, короткая эспаньолка с проседью?
– Да, да. Пожалуйста, продолжайте.
– Тогда ему было, наверное, около сорока? А выглядел он как... как...
– Внезапно его светлость оторопело вперил в меня
пронизывающий взгляд своих ледяных глаз.
– Уж не родственник ли вы ему, сударь?
Косоглазый вновь осенил себя крестным знамением.
– Я? Родственник? Что за странная идея? Разумеется, нет. Меня просто интересует этот человек, - невозмутимо ответил я, а у самого сердце почему-то оцепенело от страшного подозрения.
– Вы что-нибудь еще о нем знаете?
Ферри Атенштедт вновь задумался.
– Если мне не изменяет память, в свое время его считали чуть ли не сумасшедшим. Впрочем, этот резчик по камню действительно производил весьма странное впечатление, иногда в самом деле казалось, что он не в своем уме. Однажды так даже заявил, что его зовут... постойте, постойте... ах да - Ляпондер! А спустя несколько дней он уже выдавал себя за некоего... Харузека...
– Как бы не так!
– с жаром вмешался косоглазый.
– Харузек - это не выдумка. Стюдент с таким именем взаправду жил когда-то
– Кто этот человек?
– тихо спросил я маркера.
– Перевозчик Чамрда[127]. Что же касается Перната, то, помнится, он впоследствии женился на очаровательной смуглолицей еврейке.
«Мириам!» - пронзило меня как удар молнии, и от необъяснимого волнения руки мои стали так сильно дрожать, что играть дальше я не мог при всем своем желании.
Перевозчик, кося на меня свои глядящие в разные стороны глаза, истово перекрестился.
– Да что это с вами сегодня, господин Чамрда?
– удивленно спросил маркер.
– Вот что я вам скажу, господа хорошие, этот ваш Пернат - тень бесплотная, призрак, наваждение! Как говорится, тать не тать, да на ту же стать!
– возбужденно выпалил косоглазый.
– Меня хоть озолоти, а я все одно не поверю, что этот дьявольский
оборотень, чуть не каждый день меняющий свои личины, - живой, всамделишный, из плоти и крови человек.
Я тут же заказал этому Фоме неверному коньяк, нисколько не сомневаясь, что добрая толика живительного зелья поможет развязать ему язык.
– А ведь есть простаки, которые утверждают, что этот самый Пернат, будь он неладен, и по сей день жив, - умиротворенно изрек наконец перевозчик, вдоволь вкусив от заздравной чаши.
– Ходят слухи, будто он по-прежнему вырезает из камня всякие чудные безделицы и живет припеваючи в своих хоромах на том берегу...
– Где именно?
Перевозчик, глаза которого после обильного подношения стали еще больше косить, в очередной раз осенил себя крестным знамением.
– То-то и оно, что в хоромы те белокаменные нашему брату смертному путь заказан. Слыхали о призрачной обители «Азьятских братьев» на Градчанах - ну той, что еще «Стеной у последнего фонаря» прозывается? Так вот там он и поселился...
– А вы, господин Чамрда, знаете эту... эту обитель?
– Знать-то знаю, да только ни за что на свете не подойду к этому проклятому месту!
– в суеверном ужасе замахал на меня руками косоглазый.
– Мне что, жить надоело?! Иезус, Мария, Иосиф!
– И не надо вам туда подходить, господин Чамрда, - вы мне издали путь укажите, а уж дальше я сам пойду!
– Это можно, - после долгого раздумья ворчливо согласился перевозчик.
– В шесть утра мне надо на тот берег, ежели у вас время терпит, то езжайте со мной - так и быть, покажу вам дорогу... А только я вам не советую! Как пить дать, провалитесь в Олений ров и свернете себе шею - вот и вся недолга! Пречистая Дева, помилуй нас!..
На рассвете мы покинули опустевшее кафе и двинулись к Мольдау, со стороны которой веял свежий ветерок. Охваченный радостным предчувствием, я словно парил над землей.