Прокаженный
Шрифт:
Неподалеку от него, на специальном коврике, пребывала в лежачем положении неразлучная с некоторых пор троица — вывезенный к Маше в гости молодой кот Лумумба с родным братаном Снежком и сука-соседка, лайка-медвежатница Райка. Характер у охотницы был сложен и противоречив: на улице она кошек ненавидела люто и, в мгновение ока подкидывая их в воздух, сноровисто перекусывала хребты, а вот дома пошла на компромисс и частенько даже вылизывала черных, лохматых заморышей своим розовым длинным языком. Дохлебав до дна, майор обнаружил, что там еще присутствует здоровенный кус мяса с костью, но был он ему уже явно не по зубам. А потому, положив его на тарелку, Сарычев долго, чтобы не заварить собачий нюх, на отварную плоть дул и наконец позвал ласково;
—
Глянула медвежатница на него умным желтым глазом и, привстав, бережно взяла мясо зубищами прямо из рук, а Александр Степанович засунул посуду в мойку и пошел в Машины апартаменты — общаться.
Коты потянулись за ним следом, однако внимания на вошедших никто не обратил, потому как по телевизору шла завлекательная передача о зверствах уже распоясавшегося вовсю садиста-маньяка, уделявшего все свое внимание слабому полу. Яркие краски, неожиданные ракурсы и растерянно-глуповатые комментарии милицейских работников с искрами испуга в глазах создавали незабываемую атмосферу чего-то по-настоящему непереносимо страшного, и Сарычеву показалось, что лучшей рекламы для художеств убийцы-насильника и не придумать. Как будто он сам заказал часовой демонстрационный ролик, — мол, смотрите, граждане, какой я великий и ужасный, задумайтесь и трепещите.
Дождавшись, когда шедевр подойдет к концу, майор обратил внимание, что передача канала петербургского, а ведет ее автор, Алексей Трезоров, и, поставив кассету с «Дикой орхидеей», он быстренько направил Машино внимание в несколько другое русло.
Днем следующим, оказывается, хоронили бандита Гнилого. Собственно, Сарычев особо и не собирался провожать его в последний путь, но, узрев огромную пробку в районе проспекта Энергетиков, свою «девятку» загнал между домами и, пройдя немного пешком, лично увидел, как хоронят свой авангард бандиты.
Вначале услышал. Десятки мощных клаксонов наполняли прозрачный зимний воздух ощутимо вязкими, протяжными звуками, и Сарычеву сразу вспомнился какой-то фильм про большевиков, где они примерно так же гудели чем-то на заводе и подбивали пролетариев на стачку.
Подтянувшись поближе, майор узрел огромное белое облако, поднимавшееся из множества выхлопных труб, и наконец стала видна процессия полностью: по всей ширине проезжей части, сметая на тротуар встречный транспорт, с ярко горящими фарами медленно двигалась длинная колонна иномарок. Впереди в открытом черном лимузине везли почти полностью укрытый цветами гроб с телом покойного, его сопровождал «мерседес»-тягач, волочивший платформу, на которой располагался лабающий Шопена духовой оркестр, и майору невольно подумалось: «Лафета пушечного только не хватает, а все остальное как у маршала».
Сияли в лучах зимнего солнца отполированные бока джипов, блестела скупая мужская слеза в буркалах бандитов, а вот менты проблесковыми огнями сверкать не стали, убрав от греха подальше свои «УАЗы» в боковые проезды, и было ясно всем, что это не только похороны, но еще и демонстрация силы.
Очень скоро зрелище Сарычева утомило, и, вспомнив скромную могилу капитана Самойлова, он вдруг очень захотел показать всем свой, говорят весьма тяжелый, характер, но как-то сдержался, не подозревая даже, что уже через пару минут подобная возможность ему представится.
А вышло так, что экипаж одной из замыкавших похоронную процессию машин узрел внезапно, что из припаркованного в отдалении «рафика» — с отметиной по борту: «Телевидение» — с энтузиазмом ведется съемка происходящего. Иномарка мгновенно остановилась, и выскочивший из нее квартет стриженых плотных молодых людей принялся действовать быстро и скоординированно: в то время как один из них, открыв водительскую дверь и бросив рулевого на снег, принялся крушить ему каблуками ребра, трое других вломились в салон, и оттуда сразу же послышался звон чего-то разбиваемого, а потом женские крики.
Не мешкая ни секунды, майор стремительно пробежал сотню
Ни секунды не медля, майор выпихнул бандитские тела в проем двери и, дико закричав взиравшим на него с испугом телевизионным деятелям: «Водилу подбирайте», стал сосредоточенно заводить мотор. Быстро протерев мозги, очкастый дядька в кожаном пальто совместно с оператором — молодым парнем с разбитым носом — затащил рулевого в салон, и, дав по газам, сколько педаль позволяла, Сарычев рванул во дворы. Обогнув торговый центр, он выехал в карман и, прокатившись пару кварталов, остановился.
— Вы кто — костолом Сигал, Брюс Ли или папаша Норрис? — Очкастый обладатель пальто смотрел на него с явным восхищением и, достав пачку «Мальборо», предложил: — Сигарету?
Майор покачал головой и, глядя на водителя, который уже начал приходить в себя и тихо стонал, отозвался просто:
— Меня зовут Сарычев Александр Степанович.
— Ну тогда будем знакомы, — с некоторым апломбом сказал очкастый курильщик «Мальборо» и, протянув руку, украшенную недурным перстнем с сапфиром, представился: — Алексей Фомич Трезоров. С меня причитается.
— Вы даже не представляете, как это приятно, — хитро улыбнувшись, сказал Сарычев и, упрятав корреспондентскую визитку в карман, из микроавтобуса вылез — до «девятки» идти дворами было совсем недалеко.
Пора было приниматься за очкастого генеральского знакомца, звали которого Вячеславом Ивановичем Носковым, и, пока майор по свежевыпавшему снегу добрался до Стрельны, уже начало темнеть. По засвеченному Помазковым адресу — Заозерная, 9 — находился здоровенный деревянный дом, по всему видно построенный полвека тому назад, и, сам еще не понимая почему, Сарычев внезапно воодушевился. Место было проходным, машин поблизости стояло достаточно, и, не привлекая к себе ничьего внимания, он спокойно дождался полковничьего прибытия со службы. Сверкнув стеклами очков в свете фар, Вячеслав Иванович отпустил уже знакомую майору белую «Волгу» и, отворив калитку, потопал по занесенной снегом, давно не чищенной дорожке куда-то в глубь поместья, а Сарычев внезапно понял причину своего оживления — дом был явно нежилой.