Прокаженный
Шрифт:
Не понимая, что с ним, он попытался было разобраться в причинах своих негативных эмоций, но сразу же глаза его застлало красной пеленой неудержимой злобы ко всему окружающему, и, подчинившись ей, он принялся действовать.
Воровато оглянувшись и заметив, что все наследники Израилевы заняты производством русских пельменей, он незаметно зачерпнул пригоршню из мешочка на подоконнике и щедро всыпал белый, похожий на муку порошок в приготовлявшееся тесто, потом для верности проделал то же самое с пельменным фаршем из индюка, и ноги сами собой понесли его к железнодорожному полотну. Прошагав, задыхаясь, метров пятьсот, Владимир Иосифович узрел огромный красочный транспарант, советовавший
Ему вдруг очень захотелось помочиться, и не как-нибудь, а непременно на крышу электрички, и, отбросив стыд, экс-гинеколог дождался, когда внизу загрохотали колеса, и с энтузиазмом пустил струю. Он даже не успел почувствовать боли — мгновенно его тело пронзил мощный электрический заряд, выгнувшись дугой, оно задымилось, и на глаза Фридмана опустилась вязкая, непроницаемая пелена небытия.
Глава шестнадцатая
В начале следующего дня секретарша Михаила Борисовича Шоркина Любочка пребывала в расположении духа весьма посредственном. Причиной этого явился тот печальный факт, что домогавшийся ее уже давно свободный депутат Стамескин мало того, что прошлой ночью не произвел даже малейшего полового впечатления, так еще и утром подарил за любовь лишь дешевые отечественные колготки «Мечта демократки», сказав при этом незабываемое: «Мы просто созданы друг для друга». — «Нет уж, на фиг», — передернула Любочка пухлым, как сдобная булочка, плечиком и в ожидании шефа включила электрочайник: Михаил Борисович любил начинать рабочий процесс с чашечки черного, очень горячего кофе.
В этот самый момент двери открылись, пропуская в приемную самого господина Шоркина, при виде которого у секретарши глаза широко округлились и вырвался сдавленный крик ужаса. Начальник ее шел как-то странно, подволакивая обе ноги сразу и глядя при этом в одну точку, располагавшуюся где-то высоко в небе, его лицо синеватого цвета, кое-где уже покрытое зеленовато-фиолетовым налетом, было испачкано запекшейся кровью, и вместо привычного «С добрым утром, барышня» он зарычал так, что у Любочки раньше срока наступили «праздники». Остановившись перед дверью в свой кабинет и, видимо, не найдя ключа, Михаил Борисович открыл ее ударом ноги и, уронив на себя трехцветное полотнище российского флага, с грохотом плюхнулся в свое кресло и затих. В таком вот виде Шоркина и нашли сослуживцы, крайне встревоженные его отсутствием во время обеда, и, стало быть, майор не обманул — Михаил Борисович в глазах общественности действительно накрылся копытами по-геройски, как и было обещано.
Сам же Александр Степанович в это время о зомбированном работнике Смольного и думать забыл, а рулил по скверной, нечищеной дороге по направлению ко Гдову. Рано утром он уже успел по объявлению в «Рекламе-шанс» навестить «потомственную ворожею с большим опытом лечения заговором и травами», и когда та узнала, что майору надобно, то закрестилась, зашептала испуганно: «Господи, спаси и сохрани», а получив сто баксов в лапу, о Боге забыла и послала Сарычева к родичу своему, который обитался в деревне Перуновке, километрах в двадцати от Гдова. «Уж и не знаю, застанешь ли его живым, уж больно древний, а звать его дедушкой Гадом, потому как знака змеиного он», — перекрестила его целительница на прощание, не замечая, что в руке зажат портрет папы Франклина на зеленом фоне, и Сарычев попилил по направлению к Чудскому озеру.
Будучи человеком бывалым, а кроме того, проживший всю свою жизнь в России, по пути майор купил водки, приобрел также ватный костюм с валенками и, только залив полный бак, славный город
— Лесок вон там наблюдаешь?
— Вижу, — глянув из-под руки, ответил Сарычев и, дождавшись дальнейших указаний «держаться полевее, там Перуновка и будет», полюбопытствовал: — А зачем селились-то в бездорожье, как жить можно, если ни туда, ни сюда не проехать?
Парень прищурился, сплюнул в снег и, сказав неожиданно зло:
— Как плотиной перегородили реку, с тех пор и заболотило, — быстро полез в кабину.
— Слушай, а может, подберешь меня здесь попозже, — высказал было майор пожелание, но тракторист ответил мрачно:
— Нет, я, пить буду, — и, нажав на газ, шустро потащил полную комбикормов волокушу еще пока не зарезанным, а потому изголодавшимся свиньям.
Глянул ему Сарычев вслед и по белой целине пошел, стараясь снег не загребать и дышать размеренно. Отмахав половину пути, он почувствовал, что валенки начинают натирать ноги, и сейчас же кто-то из предков подсказал ему обтереть ступни снегом и насухо высушить. Сразу же полегчало, и, миновав по правую руку высокий сосновый бор, майор перебрался через речку, в которой, судя по размерам проруби, хранились бочки с квашениной, и, взобравшись по крутому склону наверх, узрел деревню Перуновку во всей ее красе.
Всего дворов было дюжины три, но если судить по оградам и вьющемуся из труб дымку, то жилых набиралось едва ли с десяток, и, более всего удивившись тишине, прямо-таки кладбищенской — ни лая собачьего, ни детских криков, — Сарычев понял, что деревня умирает.
Постучавшись в самый крайний дом, он дождался наконец, пока ему ответили, и, следуя направлению клюки морщинистой, повязанной угольно-черным платком бабки, оказался около покосившейся, вросшей в землю почти по самые окна, почерневшей от времени избы-пятистенки.
Изгородь была подперта лесовинами; ветер, навевая тоску, со свистом свободно гулял сквозь щели в стенах сарая, а в запущенном яблоневом саду из-под снега повсюду выглядывал чертополох. Протиснувшись в щель между воротинами, майор потопал ногами и, поднявшись по скрипучим, ветхим ступеням на крыльцо, постучал. Мгновенно, словно его ожидали, раздались за дверью шаркающие шаги, и голос, несомненно старческий, поинтересовался:
— В чем нужда?
А Сарычев отозвался как-то не очень складно, в том плане, что видеть ему хотелось бы дедушку Гада незамедлительно.
Дверь открылась — была она даже не заперта, — и из глубины неосвещенных сеней позвали:
— В горницу ступай, студено нынче.
Миновав лавку с ведрами, майор повернул направо и оказался в комнате — стол, скамьи, печь, топившаяся, слава тебе Господи, по-белому — и, увидав широко открытые, с выцветшими белесыми зрачками глаза хозяина, понял, что тот слеп. Борода у старца была длинной и позеленевшей, вся одежда состояла из холщовых портов с рубахой, и хотя был он старше Сарычева самое малое втрое, но, повернув к гостю лицо, секунду всматривался из-под клочковатых седых бровей, а потом сказал странное: