Проклята луной
Шрифт:
Брата забрали в первый год войны . С тех пор – ни весточки . Жив он или мертв , здоров или ранен – неизвестно . Но матушка не сомневается : пропал навечно . Глаше иногда кошмары снятся жуткие , как братишка её в окровавленных лохмотьях по полю ползет и пощады просит , а поле то засыпано телами . И мухи кружат громадные , с каштан размером . Пахнет гнилью и сладостью . Дурной , тяжелый запах . А брат всё ползет , стонет , да не слышит его никто . Встает по утрам Глаша и молится иконке , припрятанной за печью . Давно её туда убрали . Раньше чтоб свои не отобрали , теперь – немцы .
А мучители эти красивые , вот аж обидно . Как люди эти , белобрысенькие , голубоглазые , могут кого – то истреблять ? Как с рисунков писаные . Особо один хорош , Йенс его зовут . У Глаши сердце чаще биться начинает , когда она его видит . А ведь мучитель , ведь злодей . Но сердцу – то не прикажешь …
Их , деревенские , немцы ведут себя тихо , даже прилично . Не измываются и не стреляют почем зря . Староста , что ль , попросил селян не трогать ? Хоть за это низкий поклон ему .
Тем вечером на душе тревожно . Мать квохчет о чем – то своем , а Глаша от любого шороха дрожит . Ей так охота сбежать , затеряться в лесах с партизанами . Но она мать не бросит , поэтому терпит .
В дверь стучатся . Громогласно так , небось сапогами . Глаша спохватывается , роняет железную миску , которую полотенцем вытирала , на пол . Та , дребезжа , откатывается к порогу . Поздно уж стучаться , вон , луна на небе светит да звезды переливаются точно льдинки .
– Чего надоть ? – кричит мать , не спеша открывать .
– Дело есть , – отвечает голос старосты . – Идемте , эквакуируют вас . Нет , экавуируют . Тьфу ты ! Короче спасение пришло наше . Не зли Йенса , отворяй ворота .
Тут его перебивает лающий непонятный голос , и староста начинает что – то объяснять ему на таком же лающем , изломанном . Староста языки изучал , он у них мудрёный . Потому его немцы и любят .
Мать подбирает полы юбки и дергает за щеколду . Пухлощекий Йенс сладенько улыбается Глаше , и та опускает взор . Молоденький он , солдатик этот , двадцать – то ему исполнилось ?
На улице в стайку сбились другие жители , всего их две дюжины . Лизаветины близняшки хнычут и дергают бледнолицую матушку за подол . Та цыкает на малышей , но они не унимаются . Насмотревшись на них , начинает хлюпать носом внучка Зойкина , и бабка стукает её по попе . Не больно , так , чтоб утихла . Люди перешептываются , с благоговением глядят на трех немцев , стоящих чуть поодаль с автоматами наперевес .
Их отводят на самую окраину деревни и тычут пальцем на сарай . Староста поясняет :