Проклятье живой воды
Шрифт:
— Все в порядке. Просто споткнулся. Не обращай внимания.
— И выглядишь бледно, — друг замедлил шаг, поравнявшись с ним. — Вчера вечером никуда не ходил?
— Нет, а что?
— Да несет от тебя, как будто полночи черт знает, что пил и где валялся, а потом прямо в этом и на работу пошел.
— Да говорю тебе — дома я был. Не выходил никуда, — огрызнулся Виктор. — Отстань. Тебе какое дело?
— Ладно, я просто так спросил, — Сэм примирительно вскинул ладони. — Чего ты с утра завелся?
Виктор и сам не знал, почему напустился
Да, поначалу было тяжело. После работы ныли плечи и спина, дрожали ноги — попробуй весь день побегать по шатким мосткам вверх-вниз. Бывало, Виктор так уставал, что, придя домой, и с трудом заставив себя поесть, как подкошенный, падал на кровать и засыпал, не успев раздеться. Сквозь дрему он чувствовал, как мама снимает с него ботинки и куртку, ослабляет ремень на штанах. Виктор жалел мать, понимая, что ей нелегко и больно видеть его таким.
Но постепенно все изменилось. Он приноровился, уже не так уставал и временами чувствовал себя вполне довольным жизнью. Вот только просыпаться по утрам стало все труднее. В последние две недели юноша с превеликим трудом заставлял себя подняться с постели и, бывало, задремывал над миской утренней каши. И по улице брел, пошатываясь, как пьяный, а на самом деле — как сонный. Он и споткнулся потому, что глаза закрывались сами собой. Эх, скорее бы воскресенье. Он проспит весь день. Никуда не пойдет.
— Извини, Сэм. Я… не хотел. С утра просто…
— Ладно, чего уж там…
И эта злость и раздражительность. При матери Виктор старался сдерживаться, по детской привычке стесняясь грубое слово сказать, но на работе то и дело срывался. Да и на улицах его стало раздражать все — смех детей вдруг стал казаться слишком громким и обидным, голоса соседок — визгливыми, а они сами — тупыми клушами, старики только под ногами путаются, девчонки строят из себя невесть что…И так далее.
«Я просто устал», — говорил себе Виктор.
Вдобавок ко всему, зачесался правый бок. Зуд время от времени настигал юношу, заставляя забыть все на свете, и скрести ногтями кожу, находя в этом какое-то садистское удовольствие. Эх, разодрать бы на себе шкуру, с мясом выдрать эту язву, которая мешает жить и просто сводит с ума. Он не выдержал и украдкой почесался.
— Ты чего? — опять Сэм.
— Ничего. Рубашка жмет.
— Скажи матери, пусть новую сошьет. Я сам чувствую, что мне блуза в плечах тесна стала. А ты вкалываешь не меньше, а то и больше меня.
Что правда, то правда. Одновременно со злостью на весь мир, сонливостью и странным зудом на Виктора нападало дикое желание работать. Только ворочая бочки с водой, таская тяжести и перемешивая огромными черпаками грязную воду, юноша отдыхал. Физическое напряжение, работа до боли
Но в этот день работа, едва начавшись, встала. Один из двух цеховых котлов, где вода выкипала первым паром, уже через час стал давать меньшую тягу. А потом и вовсе, стоило рабочим чуть-чуть усилить давление, как со свистом сорвало крышку, и крутой кипяток плеснул на бока и стенки, загасив топку. Пронзительный свист горячего пара на несколько секунд заглушил остальные звуки. Цех мигом заволокло горячим паром, смешанным с дымом. Люди шарахнулся к выходу. Хорошо, что ворота была распахнуты настежь — цех не превратился в душегубку, и рабочие успели выскочить.
— Вот гадство. — мистер Уильямс зло сплюнул и добавил парочку выражений покруче. — Вся работа насмарку. Какой идиот вчера клапаны не проверил? Небось, там все на соплях держалось. Теперь придется ремонтников вызывать. А это хрен знает, сколько времени. Как бы производство не встало… И где их искать? Вот что. Ты, — он ткнул пальцем в Сэма, — бежишь в контору, скажешь, так мол и так. Авария, мать ее… После бежишь в третий цех. Авось ремонтники там. А ты, — он повернулся к Виктору, — давай дуй сперва к соседям. В пятый, а если там ремонтников нету, сгоняй во второй и на склады. Поняли?
Юноши умчались.
— Ну, а остальным — вперед, прибирать за собой, — мистер Уильямс сделал приглашающий жест. — А то ведь за простой из вашего же кармана высчитают.
Успевший поразмяться, Виктор в охотку припустил бегом до пятого цеха, куда поступала очищенная вода для первичной обработки. Так уж вышло, что работая тут не первую неделю, юноша ни разу не бывал нигде, кроме конторы в день зарплаты и собственного цеха. Так что его гнало вперед еще и любопытство.
Переступив порог, он сделал несколько шагов и невольно замер, разинув рот. Ничего подобного он не ждал и до сей поры не видел.
Насыщенная пузырьками вода переливалась посредством целой системы полупрозрачных труб из одного котла или чана в другой. Один чан был опутан медной проволокой, по которой время от времени пробегали искры, и тогда слышался сухой раскатистый треск. Другой чан при ближайшем рассмотрении оказался чудовищным прессом, который раз за разом сжимал и разжимал… воду.
Вода прессованная и вода наэлектризованная поступали, пройдя целый лабиринт через систему трубок, реторт и колб, в громадный чан, куда прямо из стены вела еще одна труба, матовая, непрозрачная. Из нее тягуче капала прозрачная до воздушности голубоватая жидкость. Две огромные лопасти, которые вращались вручную четырьмя людьми — остальное производство было механизировано, и рабочие лишь надзирали за приборами — перемешивали воду, делая смесь.