Проклятие Аримана, Маг

Малинин Евгений Николаевич

Ага! Значит, это опять проявились его способности к предвидению. Прекрасно. Похоже, они у него явно прогрессируют.

В этот момент раздававшееся за моей спиной пыхтение стало значительно громче, а по мягкому топоту и шуршанию я понял, что гномы что-то поволокли по краю поляны к болоту. Я оглянулся и понял, что эти два молодца ободрали убитого мной зверя.

Через полчаса шкура была выскоблена, промыта, туго свернута и увязана. Опин дал команду подниматься и отправляться в путь.

Гномы бодро вскинули на плечи свои мешки, их топоры были засунуты за

пояса, а физиономии излучали довольство собой. Мы тоже поднялись, и, поскольку поклажи у нас было немного, я взял свернутую шкуру, повесив разряженный арбалет на пояс. Ванька как-то незаметно с поляны исчез, видимо, отправился на привычную разведку.

Зопин первым вступил на едва заметную тропку, уводящую прочь от полянки, послужившей засадой. За ним двинулся Данила, далее следовал я, а замыкал наш отряд Опин.

Почти сразу же лес сомкнул над нами непроницаемые для солнца кроны деревьев, а переплетенные ветви кустарника настолько плотно охватили тропинку, что двигаться по ней было возможно только гуськом. Порой Зопину приходилось помахивать своей секирой, расчищая проход, но в целом мы продвигались вперед достаточно быстро и практически в полном молчании. Шагать было тяжело, поэтому нам сразу стало не до разговоров.

Так мы шли больше двух часов. Понемногу лес начал светлеть. Листва окружающих деревьев поднималась выше и редела, кусты отступали в стороны. Тропа становилась шире, оставаясь, правда, при этом, все такой же малохоженой. Впереди замелькала черная Ванькина спина. Тут я заметил, что Данила подозрительно часто начал спотыкаться, а затем, немного приостановившись, пошел рядом со мной, ухватившись за край моего плаща.

– Э, друг, да ты у меня устал, - проговорил я, погладив его белобрысую макушку.
– Давай-ка мы перестроим порядок движения...

Я положил на траву оттянувшую мне руки шкуру, натянул на голову капюшон плаща и, присев, посадил Данилу себе на плечи. Потом подхватил сверток со шкурой и, поставив его себе на голову, скомандовал Даниле:

– Держи!

Ну что ж, нельзя сказать, что мне стало легче, но удобнее, это точно. Я прибавил шагу и догнал мелькавший впереди синий колпак Зопина. Пока я устраивал Данилу, он шагал, даже не обернувшись. А вот Опин терпеливо ждал, пока я тронусь вперед, и по-прежнему держался сзади меня, замыкая нашу маленькую колонну.

Мы прошли еще километра четыре, и Данила, наклонившись к моему уху, прошептал:

– - Давай я слезу, я уже отдохнул.
– Но в этот момент мы вышли на небольшую, покрытую мелкими цветами поляну. Зопин прошагал в ее середину и, остановившись, сбросил с плеч мешок.

– Привал...
– объявил он, повернувшись ко мне. Я сбросил с головы противный тючок, аккуратно снял Данилу и поставил его на ноги, стянул свою торбочку и, наконец, опустился на траву, с удовольствием вытянув натруженные ноги. Подошедший Опин бросил на траву мешок, стянул с головы свой желтый колпак, вытер им оказавшуюся абсолютно лысой макушку и заворчал:

– Что-то вы только тронулись в путь и уже повалились на бок. Это ты, что ли, самый усталый...
–

Он уткнулся угрюмым взглядом в Зопина.

– Да я еще три раза по столько могу прошагать, не то что некоторые с потной, вонючей, лысой макушкой!..
– тут же окрысился тот.

– У кого это лысая макушка... у кого, я спрашиваю?
– Опин еще круче сдвинул брови и сжал кулаки.

– Да у тебя, у косматенького... Или что, скажешь, что это тебя в Некостине модельно подстригли?.. И таким потным, вонючим дикалоном спрыснули?..
– Зопин пихнул своего близнеца брюхом.

– Кого спрыснули... кого спрыснули.:. Сам ты дикалоном спрыснутый... Тем, который последнюю мыслишку из башки выбивает...
– И Опин, в свою очередь, пихнул Зопииа брюхом.

– Это кому... мыслишку... из башки?..
– пыхтя и глотая слова, напирал брюхом на товарища Синий колпак.
– У меня знаешь сколько этих мыслишек? Не то что у некоторых... у которых ни мыслишек, ни волос... Все разбежались в разные стороны...

– Ага! Знаю я твои мыслишки... Две всего и осталось... Пожрать да под кустом поваляться! Еще смотрит, у кого кто разбежался, а у самого и разбегаться-то нечему!
– Брюхо Опина снова принялось за дело.

– Это у кого разбегаться нечему?.. У меня еще все волосики на месте, не то что у некоторых - все пообтерлись... До блеска...
– последовал очередной пих брюхом.

– Что?! Это у меня-то все волосы пообтерлись?

Но Зопин грубо нарушил очередность высказывания и пихания, неожиданно ляпнув:

– Ну не все... Половина...

Опин замолчал, словно подавившись словом, и, скосив глаза вбок, лихорадочно решал - уступил ему Зопин в споре или нанес очередное оскорбление.

– Слушайте, ребята...
– вмешался я, к искреннему огорчению Данилы, с интересом наблюдавшего за развитием гномьего диспута, - вы мне лучше скажите, зачем вам эти маленькие кайла?

Я заметил притороченные к вещмешкам гномов маленькие кайла с двумя острыми обушками сразу, как только мы тронулись в путь. Они меня очень заинтересовали, но по дороге у меня не было ни сил, ни времени спросить о них. А вот сейчас мой вопрос был как нельзя кстати еще и потому, что позволил мне отвлечь горячих ребят от их несуразного спора.

Опин сурово посмотрел на меня, как на некую помеху в деле наведения справедливости, но, немного помолчав, вдруг промычал:

– Угу...
– Потом повернулся к Зопину и спросил: - Ну ты, носатый, волосатый, чай сегодня будем пить или ты от усталости совсем ножки переставлять не в силах?

– Это кто ножки переставлять не в силах?..
– завел по новой Зопин, но вдруг заткнулся, смутился и быстро направился в лес. Через несколько минут, под довольным взглядом Опина, он уже стаскивал в кучу сухие сучья для костра. А еще через несколько минут на поляне весело потрескивало пламя, над которым повис котелок, полный свежей родниковой воды. Зопин хлопотал между кострищем и развязанным мешком, а Опин, убедившись, что его коллега загружен работой, присел на траву рядом со мной и пояснил: