Проклятие для Обреченного
Шрифт:
Неужели не понимает, что так даже интереснее? Что я всегда выбирал ее именно за характер, за отпор, за умение держать меня в тонусе. За силу, которая в ее крови. И от которой, если все пройдет по задуманному, родится мой сын.
Не спеша следую за ней, давая места для маневра, но не позволяя вечность кружить по комнате. С каждым новым полукругом мы все ближе к постели. Я это вижу, она это видит, но ничего не может сделать.
— Я располосую тебе лицо, — шипит хищница. — Прости, если задену глаз или оба. У тебя уже есть
Хочет еще что-то сказать, но упирается ногами в кровать.
Отступать уже некуда– либо в постель, либо забиться в угол.
— А какой цвет предпочитает моя госпожа? – подыгрываю ее злости. Хорошеет и расцветает прямо на глазах.
— Мне всегда нравились голубоглазые мужчины, - ехидно в ответ, вообще без заминки.
— Как предсказуемо, женушка.
Делаю новый рывок – и она опять в моих руках. Снова треск несчастной ткани – и платье на ее спине почти распахивается. За это плачу несколькими глубокими царапинами на предплечье, из которых тут же выступает кровь.
Но это максимум, на который она способна. Потому что теперь я просто вытряхиваю ее из остатков платья и бросаю на кровать.
Кошка падает, раскинув руки и ноги, но тут же собирается, группируется, готовая обороняться. Она великолепна в белый чулках, полупрозрачной нижней рубашке с вышивкой и в маленьких трусиках, которые почти ничего не скрывают. Признаться, не был уверен, что она все это наденет. Не удивился бы, обнаружив под свадебным платьем какую-то северную закрытую одежу.
Наваливаюсь следом так, чтобы оказаться сверху, с ногами по обе стороны от нее. Хватаю ее за руки и плотно прижимаю к постели. Кошка рвется, почти натурально рычит и даже пытается укусить меня, когда наклоняюсь к ней непозволительно низко.
Она дышит так рвано и порывисто, что грудь под нижней рубашкой превращается в самое соблазнительное угощение на сегодняшнем пиру. Отлично вижу напрягшиеся бусины сосков, торчащие под тонкой тканью.
— Не прикасайся ко мне, - барахтается Дэми, но едва ли может пошевелиться. – Ненавижу тебя, халларнский потрошитель!
— К счастью, - наклоняюсь ниже, касаясь дыханием ее вставших под тонкой тканью сосков, - для того, чем мужчина и женщина обычно занимаются в постели, любовь совсем не обязательна. Но учти, что мне ничего не стоит связать тебя по рукам и ногам.
Прикусываю один и, удерживая его в зубах, немного оттягиваю, слизывая языком ее первый длинный и возмущенный стон.
Кошка задыхается подо мной, выгибается, то кричит, то стонет.
Я и не ожидал подобной реакции. Оказывается, в моей жене, какой бы сноровистой она ни была, скрыто много такого, что придется мне очень по душе. Уверен, моему члену будет отлично в ней. Да и она вряд ли откажется от того, чтобы я трахал ее всегда, когда захочу. Сейчас кажется, что готов делать это каждую ночь,
Перехватываю обе ее руки за головой стальной рукой.
«Прости, Кошка, но я сегодня голодный и крайне терпеливый муж, так что игры кончились».
Немного приподнимаюсь и свободной рукой задираю ее рубашку. Кожа у моей северянки такая мягкая и теплая, а полушария грудей так и просятся сжать их. Накрываю одно ладонью. Твердый сосок, что плотно упирается мне в руку и я с удовольствием потираю его шершавой грубой кожей.
Ее попытки спрятать возбуждение и сопротивляться мне заводят сильнее любой наготы.
Она никогда не признается, что прямо сейчас ее телу тоже осточертело сопротивляться. Лучше язык себе откусит, чем примет эту правду: мы с ней уже не просто так, и постель, даже если в ней нет любви, станет местом, где она всегда будет принадлежать мне.
А я всегда буду принадлежать ей.
Когда выпускаю ее сосок из плена своего рта, кошка смотрит на меня бешеными дурными глазами. Сейчас бы, кажется, и правда убила.
Резко дергаю ее рубашку от ворота и вниз. Рву с легкостью.
— Не жалко портить дорогие подарки? — зло выдыхает мне в лицо Дэми, одновременно пятками вколачивая в постель собственную злость.
— Разве все эти женские штуки не созданы для того, чтобы быть порванными?
— Не знаю. Я похожа на женщину, которая искушена в таком бесстыдстве?
Усмехаюсь, медленно комкаю останки рубашки в кулаке и отбрасываю их в сторону.
— Ты обязательно станешь в этом искусна.
— И не надейся!
Я прищуриваюсь, давая понять, что чем больше вот таких глупостей она говорит – тем сильнее во мне охота убедить ее в собственной правоте.
Кусаю ее над ключицей.
Почти до крови, до алых следов, до яростных всхлипов и метаний подо мной.
Капля боли всегда утихомирит в женщине строптивицу и разбудит блудницу.
— Похоть – вот и все, что движет всеми халларнами! — почти выкрикивает Дэми, когда снова втягиваю ее сосок в рот и перекатываю его по языку. — Животные! Мерзкие…
Перебрасываю ноги так, чтобы оказаться между ее бедрами. Намеренно чуть отклоняюсь в сторону и свободной рукой отвожу ее ногу.
Шире, еще шире.
— Очень мерзкие животные, кошка, но одному из них ты хочешь отдаться, — улыбаюсь довольно, прежде чем пригвоздить ее к постели, накрыв ладонью промежность. Нажимаю до тех пор, пока она не начинает кривится от боли. — Хватит, Дэми. Я не хочу делать тебе больно. Не вынуждай меня хотя бы сейчас.
Она тяжело дышит открытым ртом.
Пытается сжать колени, когда понимает, куда направляю пальцы, но вместо этого только крепче обхватывает меня ногами.
Вхожу в нее одним пальцем.
Мокрая и горячая, жадно, как от долгого нетерпения, сжимает меня.