Проклятие для Обреченного
Шрифт:
Но ничего такого я не говорю. Просто дергаю плечом, избавляясь от ее навязчивости.
— Иди, я спущусь позже.
Баса медлит, топчется в дверях, но быстро исчезает, стоит бросить в нее раздраженный взгляд.
Голова очень тяжелая.
Медленно наклоняюсь вперед, сидя на стуле, зачерпываю руками ледяную воду. То что нужно. Сижу так, пока не начинают неметь пальцы и только потом вынимаю руки, напоследок бросив пригоршню ледяной воды себе в лицо.
Вздрагиваю и тяжело выдыхаю. Лучше не стало, но я на это и не рассчитывала. Хорошо, что хоть дышать стало чуть легче и тело
Как не после брачной ночи, а… с жертвенника.
Не хочу идти вниз. Не хочу попадаться на глаза Тьёрду. Да и вообще никому. Это отравление. Наверняка отравление. И очень сильное. Но если я самостоятельно поднялась с кровати и сделала несколько шагов – не все еще потеряно. Я далека от мысли, что кто-то нарочно хотел меня отравить. Не того я птица полета. Да и какой смысл? Даже по законам Севера Красный шип теперь принадлежит Тьёрду. Буду я жить или отправлюсь к предкам прямо сейчас – всем плевать, теперь эти земли – его целиком и полностью.
Есть, конечно, добрая сестренка с отчимом во главе. И они вполне могут решиться на что-то подобное. Но почему сейчас? Чего выжидали? Уж возможности у них точно были: Красный шип, хоть и находится под постоянно защитой халларнских воинов, но они стерегут нас снаружи, а внутри мы вполне могли бы перегрызть друг другу глотки.
Но все равно очень странно. Отчим не может не понимать, что окажется в числе первых подозреваемых. А после гостинцев Тьёрда он и так ходит белее мела. Кажется, даже немного похудел от переживаний, хоть Геарат так же далек от худобы, как Север – от Песчаных земель на другом краю мира.
Остаются еще свадебные гости. И если так раздумывать, то отравителем может быть каждый приехавший на свадьбу северянин. А этого разнообразия «зачем и почему» мой несчастный разум уже не выдержит. Но я обязательно подумаю обо всем этом позже. Может, завтра, когда немного приду в себя.
Медленно встаю и разворачиваюсь на месте. Мельком бросаю взгляд в зеркало. Лучше бы и не смотрела. Странно, что вообще дышу с таким-то серым лицом и провалами под глазами. Я точно провела вот так лишь часть ночи, а не прошлые… сто лет?
Мелкими шагами иду обратно в кровать.
Как же все болит... Голова так буквально на части раскалывается. Непроизвольно вспоминаю недавний случай со стариком. Кажется, у него были примерно такие же глаза. А что если со мной происходит то же, что и с ним? Немного иначе, но то же самое. Я же с трудом подавила в себе желание наорать на служанку. Как бы не получилось, что в следующий раз просто вцеплюсь той в горло.
Лежа, чувствую себя лучше. Немного, но лучше. По крайней мере не подворачивает от каждого звука.
В памяти всплывает какой-то огонь. Очень горячее и яркое пламя. Я даже не сразу понимаю, откуда эти образы взялись в моей голове. Просто вдруг вспыхивает словно из ниоткуда: то ли сон, то ли воспоминания из прошлого. Или это еще одно проявление отравления?
Я помню тени в огне. Или одну тень, но очень большую, размазанную рваными краями, словно на ветру. И много людей. Странные, с пустыми непроницаемыми глазами, с совершенно одинаковыми лицами. Как куклы.
Помню собственный крик. От боли? Не уверена. Скорее,
Я помню острую сталь и тонкие иглы. Чужие руки, опаляющий свет перед глазами. Из меня что-то вынули. Не могу даже примерно понять, что именно. Но ощущаю себя абсолютно пустой.
Судорожно цепляюсь пальцами в ночную рубашку, задираю ее до самой груди, отчаянно елозя на месте – ничего. Я по-прежнему все та же порченая Дэми с ужасным шрамом на животе. Кривлюсь от омерзения к самой себе. Наверное, у Тьёрда не все нормально с головой, если он может хотеть это. С другой стороны, я никогда не смогу забеременеть и подарить ему сына, которого он воспитает в лучших традициях халларнов, и который когда-нибудь, взяв в руки меч, повернет его в сторону моего народа. Если к тому времени от северян еще кто-то останется.
Почему-то от этой мысли на душе становится так тоскливо и больно, что одергиваю сорочку, перекатываюсь набок и утыкаюсь лицом в подушку. У меня уже нет слез, чтобы выплакать боль своей ущербности.
Кем мог стать мой ребенок? Мой мальчик. Почему-то я уверена, что первенцем у меня был бы мальчик. Он бы стал великим и могучим воином, от одного имени которого дрожали бы даже горы? Он бы посвятил себя наукам и просвещению, стал бы мудрым и справедливым правителем на землях своих предков? Я никогда этого не узнаю.
Постепенно мысли перестают перебирать образы минувшего кошмара. Мое дыхание выравнивается, и я даже рискую вновь перевернуться на спину, но вытаскиваю из-под головы подушку и прижимаю ее к животу. Просто так, чтобы хоть на мгновение почувствовать, каково это, знать, что внутри тебя зарождается и развивается новая жизнь? Разговаривать с ней, гладить собственный большой живот и смотреть на любимого мужчину, пытаясь угадать, что в нашем сыне будет от его оцта или деда.
Я все-таки плачу. Не громко, не навзрыд. Тихо скулю в полном одиночестве и осознании собственной никчемности. Когда-нибудь я окончательно свыкнусь с мыслью, что покину этот мир, не оставив после себя никого.
Когда-нибудь.
Но сейчас я хочу просто поплакать.
Глава сорок четвертая: Тьёрд
Приходит время – и отступает даже лютая северная зима. Солнце все сильнее пригревает с каждым днем, дороги развезло, а кое-где даже виднеется первая зелень. Отвратительная погода для дальних бросков и длительных перемещений войск. Особенно, если двигаться приходится с обозами.
Я никогда не обсуждал с Дэми свою работу по принуждению ее народа к миру. Никогда не делился с ней подробностями своих частых вылетов, не рассказывал о том количестве чужой крови, что навсегда впиталась в мою душу. Я – убийца. Человек, которого боятся и ненавидят. Поначалу это всегда льстит и даже нравится. Приятно ощущать собственное превосходство и силу. Приятно побеждать, втаптывая в грязь чужие флаги и чужих богов. Приятно раздвигать границы собственной империи вширь и вдоль.