Проклятие Гавайев
Шрифт:
Я поймал его, когда он скатился на пол, и отволок в ванную. Последнюю треть метра он проковылял на своих двоих и рухнул на колени в душевой кабинке. Я пустил воду, оба крана до отказа, и прикрыл дверь, чтобы ни жена, ни дочь не слышали его дегенеративных воплей.
Вечеринка выдалась бестолковая. Мы прибыли, опоздав на ужин, и везде висели таблички "НЕ КУРИТЬ". Ральф попытался общаться, но выглядел настолько больным, что никто из гостей не желал с ним контактировать. Многие были бегунами мирового класса, фанатиками своего здоровья, поэтому от вида Ральфа они поеживались. Алоэ подлечило его спину, но он все еще выглядел, как жертва разбоя, физический
Я нашел его за подпиранием ствола лецитиса на крыше, когда он вел ожесточенные дебаты о вреде марихуаны с каким-то незнакомцем.
– Чертовски скверная привычка. – говорил Ральф. – Меня тошнит от этого дыма. Надеюсь, тебя посадят.
– Ты – галимый алконавт, – отвечал незнакомец, – из-за таких, как ты, у марихуаны плохая репутация.
Я быстро встал между ними, бросив полную кружку пива на пол. Незнакомец отпрыгнул назад, как ящер, и встал в стойку карате.
– Ты едешь в тюрьму, – сказал я, – тебя предупреждали не продавать наркоту этому человеку. Разве не видишь, он болен? – Что? – закричал дилер и бросился в свирепой попытке пнуть меня по ногам кедом с тяжелыми набойками.
Он промазал и повалился на меня, потеряв равновесие. Я затушил о его лицо сигарету, и он зашатался между нами, бешено сбивая с подбородка угли.
– Проваливай! – Крикнул я. – Нам не нужны наркотики! Оставь их себе!
Его схватили, когда он торопился к выходу. Лимузин ждал нас на подъездной дорожке. Водитель завел двигатель, увидев нас, и вывез с продолжительным визгом резины.
По дороге в отель у Ральфа случилось два спазма. Водитель истерил и предпринимал потуги просигнализировать шоферу скорой на бульваре Вайкики, но я пригрозил кинуть ему за шиворот сигарету, если он не привезет нас прямо в гостиницу.
Когда мы добрались, я отправил водилу обратно на вечеринку забрать остальных. Клерк-самоанец помог мне дотащить Ральфа до номера, после чего я съел два пакета корня валерианы и отпал.
Следующие несколько дней мы провели, погрузившись в исследования. Ни один из нас не имел ни малейшего представления о том, как проходят марафоны и зачем люди в них участвуют. Я решил пообщаться с бегунами.
Это дало плоды, как только до Ральфа дошло, что мы не собираемся на Гуам, а «Бег» – не политический журнал… К концу недели наши уши настолько вяли от растерянной тарабарщины об "отрыве от соперников", "углеводной ценности", "втором дыхании" и "теории «пятка-носок»", подкрепляемой килограммами непостижимой пропаганды Бегового Бизнеса, что мне пришлось купить новый вещмешок от Пьера Кардена, чтобы все это вместить.
Мы побывали на всех мероприятиях, предварявших гонку, но, казалось, наше присутствие нервирует людей, и мы закруглились, проводя исследование в "Ресторации Хо-Хо". Мы убили столько времени, опрашивая бегунов, что я, в конечном счете, потерял нить и будоражил людей попусту.
Лило как из ведра, но мы научились с этим уживаться… и в полночь накануне гонки поняли, что готовы.
Поколение обреченных
Мы появились в эпицентре около четырех утра – за два часа до начала, но там уже стоял дурдом. Половина бегунов бодрствовала всю ночь, не в силах заснуть и слишком заведенная для беседы.
Углеводная ценность. Никакого мяса. У таких людей протеины сгорают слишком медленно. Им нужна энергия. Их желудки болтаются, как крысиные яйца, а мозги забиты страхом.
Придут ли они к финишу? Хороший вопрос. Они очень хотят футболки чемпионов. Победить никто не рассчитывает, но все опасаются: Фрэнк Шортер, Дин Мэтьюс, Дункан МакДональд, Джон Синклер… У них самые скромные номера на футболках: 4, 11, 16, и они, по-видимому, придут первыми.
Бегуны в футболках с четырехзначными номерами выстраивались в шеренгу сзади, у них уходит время на то, чтобы взяться за дело. Карл Хетфилд был на полпути к Бриллиантовой Голове, когда большинство только выбросило баночки с вазелином и задвигалось, при том, что каждый из них сознавал, что не увидит даже пяток победителя до окончания гонки. Разве что взять у него автограф на банкете…
Здесь идет речь о двух определенных группах людей, двух совершенно разных марафонах. Первые напьются и окукляться к половине десятого утра, когда вторые будут, пошатывясь, шкандыбать мимо дома Уилбура у подножия "Холма Разбитых Сердец".
В 5.55 мы запрыгнули в заднюю дверь фургона для радио-прессы, на лучшие места во всем мероприятии, и покатили перед потоком со скоростью 17 километров в час. Согласованный план заключался в том, чтобы сбросить нас у дома Уилбура и подобрать по пути обратно.
Какой-то урод с четырехзначным номером на груди сошел с дистанции, как гиена, набравшая темп, и стал приближаться к нашему фургону. Две дюжины полицейских мотоциклов хотели вмешаться… но он резво слинял.
Мы выскочили из фургона у дома Уилбура и сразу же выгрузили содержимое его укомплектованного бара рядом с обочиной, где устроили опорный пункт, и несколько минут просто стояли под дождем, осыпая всеми мыслимыми ругательствами возникающих бегунов.
– Ты обречен, чувак, тебе не светит.
– Эй, жирдяй, как насчет пивка?
– Трахните его кто-нибудь!
– Отсоси и сдохни! – любимое скиннеровское.
Один передовой грузный бегун, обернувшись, прорычал ему:
– Поговорим на обратном пути.
– Это вряд ли. На то, чтоб вернуться, тебя уже не хватит. Ты и до финиша не дотянешь. Окочуришься.
Мы ощущали ту редкую свободу, когда без стеснения изрыгаешь любое, самое жестокое оскорбление, приходящее на ум, потому что остановиться никто из них не мог. Как шайка лишенцев, мы сидели на корточках близ беговой дорожки с телевизором, пляжными зонтами, ящиками пива и виски, громкой музыкой и дикими курящими женщинами.
Лил дождь – легкий теплый дождь, но достаточно плотный, чтобы улицы не высыхали, так что мы могли слышать каждый шаг на тротуаре, когда бегуны лишь появлялись на горизонте.
Передовики находились в тридцати секундах от нас, когда мы спрыгнули с едущего фургона, и удары их башмаков по мокрому асфальту были ненамного громче дождя. Звук тяжелых резиновых подошв, молотящих и шлепающих по улице, до нас не доносился. Этот шум послышался позже, когда передовики скрылись из виду, и пришел черед доходяг.