Проклятие Гавайев
Шрифт:
– Никаких, – ответил я, – совсем никаких.
Он пожал плечами, потом взглянул на пришедшую в движение карусель и посыпавшиеся со спускного желоба сумки.
– Как скажешь, Док, – сказал Скиннер, – давай-ка загрузим твои вещички в машину и свинтим отсюда, пока меня не сграбастали за особо тяжкое преступление. Я не в том настроении, чтобы с кем-то лаяться.
Толпа зверела, а восточная полисменша выписывала квитанцию. Я выхватил пиво из руки Скиннера, сделал продолжительный глоток и швырнул свою кожаную сумку на заднее сиденье. Вслед за этим я представил Скиннера моей невесте.
– Ты, видимо, сбрендил, –
– Мне за это платят, – парировал он, – если бы я был в своем уме, нам пришлось бы переть твой багаж вплоть до стоянки.
Пока он загружал сумки, она не сводила с него глаз.
– А ну отвали! – гаркнул Скиннер мальчишке, который вертелся возле машины, – хочешь, чтоб прибили?
На этом этапе активность толпы снизилась до нуля. Чтобы мы там ни вытворяли, умирать никому не улыбалось. Мальчишка исчез, когда я скатил чемодан с карусели и перебросил Скиннеру, который едва успел поймать его, прежде чем тот грохнулся, и аккуратно уложил на заднее сиденье.
Контролерша строчила новую квитанцию, уже третью за десять минут. Она явно теряла терпение.
– Даю вам шестьдесят секунд, – кричала она, – потом придет эвакуатор.
Скиннер ласково похлопал ее по плечу, забрался в машину и завел двигатель, который откликнулся резким металлическим ревом.
– Вы слишком симпатичны для этой галимой работы, – сказал он, вручая ей визитку, которую взял с приборной панели.
– Позвоните мне в офис, – добавил он, – вам нужно позировать обнаженной для открыток.
– Что?! – проорала она, когда Скиннер давал задний ход.
Толпа молча рассеивалась, крайне недовольная тем, что нам удалось спастись.
– Вызовите полицию! – крикнул кто-то.
Контролерша верещала по рации, а мы присоединились к потоку машин, оставляя за собой скрежет движка.
Скиннер извлек еще одну бутылку пива из маленькой морозильной камеры на полу около сиденья, потом немного подержал руль коленями, пока чесал макушку и прикуривал сигарету.
– Куда, Док? – спросил он, – в "Кахала Хилтон"?
– Угадал. Далеко это?
– Далеко, – ответил он, – придется сделать остановку, чтоб зацепить еще пива.
Я откинулся на горячую кожу сиденья и закрыл глаза. По радио звучала странная песня про "хула хула бойз" на манер Уоррена Зевона:
…Хайна йа маи ана ка пуанаХайна йа маи ана ка пуана…Я видел, как уходит с пикникаОна с одним парковщикомИ жирным из бассейна, чья рукаЕе ладонь держала…Скиннер ударил по газам, и мы помчались колбаской, в 15 сантиметрах уйдя от столкновения с неповоротливым грузовиком с ананасами и прорываясь через свору бродячих собак, перебегавших шоссе. Мы задели гравий подвеской, и задняя часть заходила ходуном, но Скиннер вырулил. Собаки простояли на своем недолго и в панике бросились врассыпную, когда он высунулся и на ходу треснул одну из них по голове бутылкой пива. Тут понтиак атаковал большой желтый зверь с тощими боками, длинной тяжелой челюстью дворняги в десятом поколении и тупостью отморозка, который всю жизнь на кого-то
Пес вцепился всеми четырьмя лапами в горячий асфальт, но слишком разогнался до этого, чтобы успеть остановиться. Машина выжимала около восьмидесяти на первой передаче. Скиннер не убрал ногу с газа и завертел бутылкой как клюшкой для игры в поло. Я услышал приглушенный удар, а потом – страшный визгливый хрип, когда зверь свалился на шоссе прямиком под колеса ананасового грузовика, который его и размазал.
– Опасно, – сказал Скиннер, выбрасывая розочку от бутылки, – невероятно злобные. Легко запрыгнут в машину на светофоре. Это одна из проблем езды с открытым верхом.
Невеста рыдала в истерике, а искаженная мелодия все еще неслась из радио:
Я слышал укулеле, бренчащие у моря.Она сбежала с хула-хулами, забыв меня, о горе!Хайна йа маи ана ка пуанаХайна йа маи ана ка пуана…Когда мы приблизились к центру Гонолулу, Скиннер сбавил обороты.
– Так, Док, – сказал он, – пора бы вырубить наркоты. Я нервничаю.
Да неужели, подумал я. Ты, упырь-убийца.
– У Ральфа есть, – буркнул я, – он ждет нас в отеле. У него целый флакон из-под альказельцера с этим добром.
Он убрал ногу с тормоза и дал по газам, когда мы проезжали под большим зеленым знаком "Вайкики-Бич 1 1/2". Знакомая ухмылка на его лице. Легкомысленная, шизанутая ухмылка торчка, готовая порвать кожу на щеках. Сколько раз я ее наблюдал…
– Ральф – параноик, – сказал я, – с ним надо поосторожнее.
– За меня не беспокойся, – ответил Скиннер, – я отлично лажу с англичанами.
Мы были в центре Гонолулу, курсируя вдоль береговой линии. Улицы запрудили бегуны трусцой, отлаживающие свой шаг перед большой гонкой. Транспортные средства они игнорировали, что бесило Скиннера.
– Эта беготня – беспредел какой-то, – проговорил он, – участвует каждый либерал-богатей с Запада. Они бегут по шестнадцать километров в день. Это чертова секта.
– А ты бегаешь? – спросил я.
Он засмеялся.
– Еще бы, блин. Но не с пустыми же руками. Мы – преступники, Док. Мы не ровня этим людям, и, думаю, перевоспитываться поздно.
– Но мы – профессионалы, – возразил я, – и мы здесь, чтобы осветить гонку.
– Да ебал я эту гонку. Мы осветим ее, сидя в палисаднике у Уилбура – нажираясь и по-крупному играя на футбольном тотализаторе.
Джон Уилбур, экс-нападающий в "Вашингтон Редскинз", которые ездили на Суперкубок в 1973, был другим моим закадыкой, и он, в конце концов, образумился настолько, что легко мог сойти за респектабельного бизнесмена из Гонолулу. Его дом на Кахала-Драйв с высокой арендной платой стоял на маршруте гонки, километрах в трех от финишной черты… Это идеальный штаб для нашего репортажа, объяснил Скиннер. Мы заценим старт в центре, затем рванем к Уилбору смотреть игры и покрывать сквернословием участников марафона, пробегающих мимо дома, а ближе к финишу опять прощемимся в центр.