Проклятие Индигирки
Шрифт:
После обеда все собрались у Барса. Цесаревский остановился у большой карты на стене, долго всматривался в красные флажки на булавочках, отошел и, отгоняя мрачные мысли, коротко бросил:
– Докладывайте, Рюшкин.
Тот заметно вздрогнул, вскочил, сосредоточенно хмурясь, скользнув тревожным взглядом в сторону Барса, но Барс сосредоточенно разглядывал стол.
– Мы имели предварительные результаты, – начал Рюшкин. – Они обнадеживали – настолько, что решено было начать добычу. Однако новый геолог товарищ Вольский не может подтвердить запасы. Надо дать шанс молодому специалисту и продолжить разведку до следующего года. Не по-хозяйски бросать начатую выработку. Мы не
– У вас все? – Цесаревский недовольно скользил глазами по отчетам ведения работ.
– Так точно, – кивнул Рюшкин и сел.
– У нас нет времени ходить вокруг да около, Рюшкин. – Цесаревский остановил на нем тяжелый взгляд. – Поэтому – о главном. – Он сделал короткую паузу, будто ждал возражений. В кабинете висела напряженная тишина. – Вы не сделали выводов из своего преступного легкомыслия, но мы не позволим водить себя за нос. Я не ищу в ваших действиях дальних прицелов, этим займутся другие. Я вас арестовываю, пригласите конвой, – приказал он своему офицеру.
Немедленно вошли лейтенант и два бойца охраны.
– Мы выезжаем через два часа, – обратился к лейтенанту Цесаревский. – Приготовьте арестованного, дополнительной охраны не нужно. – Затем он повернулся к Барсу: – Вы остаетесь начальником прииска, но я хочу знать, на что вы надеялись?
– Разведка имеет право на ошибку, товарищ комиссар третьего ранга, – осторожно начал Барс. – Возможно, мы столкнулись с весьма сложными условиями залегания рудного тела.
– Возможно, – кивнул Цесаревский. – Но не забывайте, что именно обстоятельства принуждают нас подчиняться необходимости, тем самым проявляя знания и ум. Некоторое время назад у меня был разговор на подобную тему с одним молодым геологом… – Цесаревский мельком взглянул на Данилу и отвел глаза. – Он нашел выход перспективных кварцев, но правильно понял, что время для них не пришло и они ждут своего часа. Когда этот час настанет, я сказать не возьмусь. Вот, закончится война… – Он помолчал. – Вы оказались правы, намыв хорошее золото, – снова заговорил он, так и не назвав сроков окончания войны, и посмотрел на Барса. – Это и была главная необходимость. Поэтому вы остаетесь на своем месте. А вы, – он повернулся к Даниле, сидевшему возле стены, – тоже собирайтесь, поедете со мной, полечитесь и получите новое назначение.
Когда Данила, неуклюже двигая костылями, вышел, начальник управления сказал Барсу:
– Вам дают толковые кадры, а вы их калечите. – Он впервые чуть улыбнулся. – Наверное, тоже руки чесались?
Барс бурно запротестовал, но Цесаревский понимающе отмахнулся.
– Мы плохо представляем, на что способны, если ставкой становится наша жизнь. Лет через десять-пятнадцать из него может получиться хороший геолог, – заметил Цесаревский, глядя на дверь, за которой скрылся Данила. – Здесь ему оставаться не следует. Через три дня у вас будет другой человек.
Данила смотрел в окно автомобиля и вспоминал, как по этой дороге он ехал на «Капитанский». Если бы он разведал это проклятое золото, казавшееся тогда таким близким… Куда там! Оно только поманило своим невидимым блеском. Дорога волоском змеилась между сопками. Даниле казалось, сама природа охотится за ними, заманивая в западню невиданной красоты. Вот огромная утиная голова нависла над машиной, провожая ее удивленным глазом-впадиной навстречу дремлющему великану который устало склонил голову на руки-холмы, протянув их до самой Реки. Его лоб с редкой порослью голых лиственниц переходил в сморщенный нос, готовый вот-вот чихнуть. А дорога вилась дальше, карабкаясь на перевалы, бросаясь в долину, где Река гнала свои воды в обратную
Данила отвернулся от окна. Между ним и Рюшкиным не было ни вражды, ни дружбы, но сейчас Данила жалел его. Хорошо, если тот вообще останется в живых. Такая плата даже за попытку убить его самого казалась слишком высокой. Страх прошел. Ему казалось, что с ним ничего и не могло случиться. И чем больше он думал об этом, тем сильнее верил, что так оно и есть на самом деле, а лживость и подлость Рюшкина – от слабости. И он правильно жалеет его.
Тетрадь Данилы
На Колыме
Лето сорок шестого года (я еще работал на Колыме), выдалось ненастным. Несколько раз выпадал снег, подолгу поливали холодные дожди. Лето здесь вообще не балует теплом – прииск забрался на высокогорье, неподалеку красовались белыми одеждами горные гряды Хребта Черского.
Под снегом вперемешку с дождем работать становилось особенно невмоготу, люди вымокали буквально до нитки, но промывку песков нельзя останавливать ни на минуту. Смысл всей работы – сколько золота в промприборе окажется к концу смены. От этого многое зависело и для государства, и для зэка. Когда становилось особо ненастно, надзиратель и завхоз раздавали работникам для «сугреву» по пятьдесят граммов спирта и ломтик хлеба с колбасой на закуску – какая-никакая, а защита от простуды. Люди нужны были здоровые: с больных-толку ноль, а доходяг и без того хватало.
Меня всегда удивляло, почему бы их не подкормить как следует, не поставить на ноги. Но они попадали в какой-то замкнутый круг: заболел – ослаб – не можешь работать – голодаешь – и так до бесконечности, пока не погибнешь. Конечно, не все, кто «косил» от работы, были на самом деле больны, поэтому отказники вызывали недоверие, но отличить симулянтов от действительно нуждавшихся в отдыхе нетрудно. Я всегда знал, кто из моих рабочих в порядке, а кого требуется подкормить, и все в геологической службе работали хорошо.
В то лето план горел, нехватало килограммов триста, но попробуй их добудь, когда зима на носу, промприборы встали, вода в скрубберах замерзает. Начальник прииска спросил меня, как будем выкручиваться; о том, чтобы не выполнить план, никто и подумать не мог. Вопрос директора означал одно: готов ли я совершить должностное преступление – закрыть глаза на то, что золото будут брать с богатых участков. Увы, другого способа нагнать отставание не было, что же я должен ответить, если от этого зависела жизнь людей.
Я подсказал, где надо лучше искать, понимая, что на будущий год мне самому придется выкручиваться, и представил, как на десятках колымских приисках происходит то же самое. В это время с лотками на полигоны выходили все, кто мог, но на отработанных забоях такой старатель с лотком обычно намывал граммов сто – двести в день, иногда в бортовых спаях встречались богатые прожилки, где можно намыть и килограмм, но и этого было мало. Пришлось вернуться к золоту на границах отработанных полигонов. На несколько таких участков я направил звенья по три-четыре человека. Добравшись до целикового спая, они лотками за неделю намыли почти сто килограммов. План мы, конечно, сделали, но сколько после таких штурмовых недель было загублено россыпей, никто не может сказать. А сколько золота осталось в шахтах, в которых отрабатывались глубоко залегающие, очень богатые россыпи! Шахты затопляло водой, обрушались штреки, лавы, золото оказывалось погребенным. Увы, но с этим ничего не поделаешь, и вряд ли кто-то решится взять металл, погребенный в шахтах, в бортах и подошвах отработанных карьеров.