Проклятие Индигирки
Шрифт:
– Труднее всего отменить глупые решения, – заметил Перелыгин, соглашаясь с Градовым.
За окном стоял декабрь, от мороза замерзали термометры, но они сидели в теплой квартире, напротив – в ресторане – веселились люди, а кто-то сейчас плавал в бассейне, в спортзалах занимались спортом, в музыкальной школе детишки осваивали премудрости нотной грамоты – всего за два с небольшим десятка лет на дикой реке. И хотя много наделано ошибок, плохое забывается, но есть на что оглянуться и убедиться, что вектор движения выбран верный.
– За глупым решением, как и за умным, всегда кто-то стоит. – Перелыгин с хрустом
– Мне показалось… – Градов помолчал, припоминая детали разговора с Пуховым, – решения пока нет. Он прощупывал меня, но прощупывал всерьез.
Они уже начинали понимать, что тревога исходила не от Пухова или Сороковова, а Унакан – лишь пробный камень, готовый покатиться по склону, вызывая обвал или снежную лавину. И что ложь способна легко преобразиться в истину, а после, как всякая истина, противостоять и правилам, и морали, и принципам, разрушая, лишая их смысла.
Глава двадцать третья
Пунктир времени
В «Новом мире» вышла статья В.Селюнина «Авансы и долги» с критикой Маркса и Ленина.
В Улуг-Хемском угольном бассейне (Тувинская АССР) открыто новое месторождение, запасы которого составляют 20 млрд. тонн.
В одной из московских квартир прошла II конференция редакторов «самиздата».
Состоялся слет левых неформалов южной России в Горячем Ключе.
Начался вывод из Афганистана ограниченного контингента советских войск.
В Гаване подписаны конвенции развития внешнеэкономических связей между СССР и Кубой на 15–20 лет.
Пленум ЦК КПСС обсудил проект тезисов ЦК к XIX Всесоюзной партийной конференции. Пленум перевел из кандидатов в члены ЦК КПСС В.В. Карпова – первого секретаря правления Союза писателей СССР.
Б. Ельцин освобожден от обязанностей члена Президиума Верховного Совета СССР.
Вступил в силу Закон «О кооперации».
Ратифицирован Договор между СССР и США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности.
Открыт «Гайд-парк» у комбината «Известия».
Начался суд над Ю. Чурбановъш, заместителем министра внутренних дел СССР (зятем Л.И. Брежнева).
Создан Национально-Патриотический фронт (НПФ) «Память».
На встречу с Перелыгиным Мельников пригласил Любимцева. Они собрались в неприметном домике, километрах в двадцати от Городка на левом берегу Золотой Реки, где можно спокойно поговорить, не привлекая внимания. Баню решили не топить: мороз давил под полтинник, на дворе декабрь. Стояла приполярная ночь, когда серая мгла, сменившая темноту на пару часов, считается днем.
Перелыгин
Снег вокруг был исчерчен заячьими следами. Зайцев водилось великое множество. Как только южные склоны сопок начнут освобождаться от снежного покрова, они потянутся млеть под солнечными лучами на черных проталинах, будто комочки прошлогоднего снега. Иногда сопки расступались, открывая русло сезонного ручья, питающегося горными снегами, словно дорожку неизвестно куда.
Неподалеку от домика, невидимого с Реки, на льду, как скворечники, чернели три деревянные будочки, сколоченные из старых досок. Вместо крыши – полиэтиленовая пленка. Рыбаки поставили свои нехитрые сооружения еще по осеннему льду. Каждая будка скрывала одну-две лунки. Достаточно разжечь примус – и сиди себе на ящичке в одном свитере, таскай рыбку с комфортом.
Дверь была закрыта на палочку. В промерзшей печи, по обыкновению, лежали дрова, в прихожей Перелыгин нашел бутылку с бензином, в углу – ветошь. Полил ее бензином, сунул под дрова, а когда в печи загудело, уменьшил тягу.
Свет в оконца едва проникал, поэтому зажгли сразу две керосиновые лампы, огляделись: «хищники» тут не побывали – все содержалось в порядке. Дом был довольно большой, с прихожей-кладовкой, просторной комнатой и спальней с топчаном за тонкой перегородкой. У дощатого стола стоял еще один топчан, с другой стороны к стене крепились нары; на железном столике возле печки – примус; в похожем на часть старого буфета шкафу на стене – какая-то посуда. Под нарами – сундучок с консервами, сушеной картошкой, луком, мукой и бутылкой спирта.
На подоконнике стояла жестяная банка из-под ананасового компота с ровно обрезанными краями. На ней висел на языке замерзший лемминг – небольшой коричневый зверек, напоминающий мышь. Перелыгин заглянул в банку – она была наполовину заполнена пшеном. Он легко представил разыгравшуюся здесь маленькую трагедию: лемминг, стараясь добраться до крупы, подпрыгнул, ухватившись зубами за край ледяной банки, и язык его мгновенно намертво прилип к металлу. Несчастный грызун, вероятно, как мог, боролся за жизнь, но помощи ждать было неоткуда.
Когда подъехал Мельников, на печи уже пофыркивал чайник, в литровой стеклянной банке настаивалась заварка, а в доме потеплело.
Мельников рассказал о ситуации, ни словом не обмолвясь о тетради Вольского, и Перелыгин понял: этой истории он больше не придает значения.
– Если кратко суммировать, – Мельников как обычно говорил, тщательно подбирая слова, с легким налетом педантичности, – то складывается следующая картина: Сороковов на конференции заручился прогнозом по Унакану, но для разведки нужны деньги. Их может дать только Москва. Если денег не будет, Ямпольский подготовит заключение о неперспективности месторождения. Его передадут Комбинату для разведки собственными силами, привлекут старателей, фактически начнут добычу без разведки. Но это – лирика. – Скуластое лицо Мельникова напряглось, светло-серые глаза кольнули сталью. – Ее к делу не пришьешь, а то, что на фабрику везут руду для опробования оборудования, – мизер, ловленный с длинным паровозом, килограммов на сто пятьдесят золота. И это криминал.