Проклятие Ирода Великого
Шрифт:
К вечеру, усталые и довольные увиденными постройками и богатствами, свезенными со всех концов света и выставленными напоказ, Ирод и его сыновья подошли к дворцу Октавия, где их уже ждали. Приветствуя Октавия, Ирод сказал, что тот задался целью превратить Рим в блестящую мировую столицу не по названию только, но и блеску, и в этом отношении вполне преуспел. Довольный похвалой, Октавий ответил, что, по сравнению с Иродом, который, как об этом свидетельствует молва, построил куда как больше не в одном только Иерусалиме, но и по всей Иудее и в соседних странах, – он всего лишь «принял город глиняный, а превратил его в мраморный» [327] .
327
Любимец Августа и его кружка Овидий (I в. до н. э. – I в. н. э.) пошел дальше своего патрона и называл Рим «золотым, владеющим сокровищами всего мира».
Сопровождая Ирода и его сыновей в зал, в котором уже были накрыты столы и толпились гости, Октавий, отдавая должное успехам Ирода в строительном деле, сказал:
– За тобой не угонишься. Пока я перестраиваю Рим, ты успел застроить
– Надеюсь, что так, – ответил Ирод, приветствуя поклоном головы улыбающегося Николая Дамасского и находящихся в зале гостей и представляя всем своих сыновей.
– А еще о построенном тобой Храме ходит молва, – продолжал Октавий, приглашая Ирода с детьми к столу: – что кому не довелось видеть твоего Храма, тот не видел ничего истинно великолепного.
– Это преувеличение, – ответил Ирод, занимая отведенное ему место за столом. – О Риме, заново перестроенном тобой и твоими друзьями, тоже ходит молва: никогда небо не взирало ни на что более величественное, чем твой город, ничей взгляд не может охватить его ширины, никакой ум не постигнет его красоты и ни одни уста не способны выразить достойной его похвалы. Так что будем считать, что мы оба преуспели в своих делах, а чтобы и ты мог увидеть мою работу, приезжай в Иерусалим и оцени мои старания сам.
– Непременно воспользуюсь твоим приглашением, – пообещал Октавий, устраиваясь рядом с Иродом.
За столом собралась разнополая и разновозрастная публика, частью уже знакомая Ироду, частью нет. Из мужчин здесь были Агриппа, сенатор Валерий Мессала, вальяжный Меценат с золотым кольцом всадника на безымянном пальце правой руки, философ Арей, по-прежнему служивший у Октавия в качестве главного его советника, сын вольноотпущенника и сборщика налогов поэт Гораций, добившийся признания при дворе благодаря своему таланту и покровительству Мецената, недавний раб, а теперь личный врач Октавия Антоний Муз, как всегда сидящий в стороне от всех вольноотпущенник Юлий Марат с неизменными табличками и грифелем в руках. Женщины были представлены женой Октавия Ливией, его бывшими женами Клавдией [328] и Скрибонией, сестрой Октавией, которая после гибели Марка Антония так и не вышла замуж, женами Мецената Теренцией и Агриппы Марцеллой, бывшей рабыней, а ныне фавориткой Ливии еврейкой Акме [329] и еще двумя-тремя особами, имен которых Ирод не запомнил. Отдельную группу в дальнем конце стола составили дети: сыновья Ирода Александр и Аристовул, младший сын Ливии и ровесник Аристовула Друз Старший, ее старший сын, ровесник Алесандра Тиберий, готовящийся отметить своей совершеннолетие и потому держащийся с особой серьезностью, над которой потешалась Юлия, дочь Октавия и Скрибонии, и не по годам серьезная, заметно выделяющаяся среди других детей своей красотой Антония Младшая [330] .
328
Клавдия– дочь Фульвии и падчерица Антония. Отпущенная Октавием из-за ссоры с несостоявшейся тещей, Клавдия вскоре вышла замуж и родила дочь, которую назвала своим именем. Эта Клавдия, внучка Фульвии, стала третьей женой Тиберия (после Агриппины, дочери Марка Агриппы и племянницы Августа Марцеллы, и Юлии, дочери Августа и Скрибонии). До того, как стать женой императора, Клавдия родила вне брака дочь Клавдию Прокулу, называвшую себя внучкой Августа. Клавдия Прокула – утонченная особа, получившая прекрасное образование – вышла замуж за Понтия Пилата, и благодаря ее протекции Пилат был назначен прокуратором Иудеи. Вопреки установившей традиции, запрещавшей женам находиться рядом с мужьями во время их служебных командировок, Клавдия Прокула отправилась в Иудею вместе с Понтием Пилатом и стала свидетельницей ареста Христа и суда над Ним в Иерусалиме. Потому-то, когда мы читаем в Евангелие: «Между тем, как сидел он (Понтий Пилат. – В. М.) на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него» (Мат. 27:19), – нужно иметь в виду, что речь идет если не о внучке Августа в буквальном значении этого слова, то, во всяком случае, падчерице Тиберия Клавдии Прокуле.
329
Акмев пер. с сирийского означает «умная».
330
Антония Младшая– дочь Марка Антония и сестры будущего императора Августа Октавии. Была женой младшего сына Ливии и пасынка Августа Друза Старшего, которому родила полководца Германика и будущего императора Клавдия. Друз Старший также стал одним из выдающихся полководцев древности, но, в отличие от своего старшего брата Тиберия, ставшего императором, оказался менее удачлив в жизни: в 29-летнем возрасте в результате несчастного случая он погиб, оставив вдовой 27-летнюю Антонию, которая, как и ее мать, так и не вышла больше замуж, хотя о ее красоте ходили легенды. В этой связи упомяну один факт. Великий Гете, путешествуя по Италии и увидев ее скульптурный портрет в Риме, назвал Антонию своей «первой любовью». Когда же по заказу классика немецкой поэзии была изготовлена копия скульптурного портрета Антонии Младшей, он воскликнул: «И вот она моя! Никакие слова не смогут передать это чувство. Она как песни Гомера». После смерти Ливии в 29 г. н. э. Тиберий сделал Антонию преемницей своей матери на посту жрицы Августа. Внук Антонии и преемник Тиберия на посту императора Калигула, сын Германика и Агриппины Старшей (дочери Марка Агриппы от Юлии), всячески унижал свою бабку и, по некоторым сведениям, вынудил ее покончить жизнь самоубийством, приняв яд.
Чтобы дети не чувствовали себя за столом лишними, Октавий предложил устроить состязание: кто из них лучше расскажет сказку? [331]
331
По свидетельству многих историков, Август любил сказки, и даже в старости, мучимый бессонницей, часто просил, чтобы ему читали вслух или рассказывали сказки.
– Я могу рассказать сказку.
– Молодец, – поддержал его Октавий. – Начинай, мы внимательно тебя слушаем.
– Жил-был царь, – звонким голоском начал Аристовул, – и звали его Александр Македонский.
Сросшиеся на переносице рыжеватый брови Октавия поднялись, тонкие губы тронула улыбка, обнажив мелкие редкие зубы.
– Зачин интересный! Попрошу тишины за столом. – И сам обратился в слух, давая тем самым пример другим участникам застолья.
– Однажды царь, – продолжал все тем же звонким голоском Аристовул, – заявил своим советникам: «Я побывал во многих землях, повидал многие страны; желаю теперь идти в землю Африканскую». «Проникнуть туда невозможно, – ответили ему советники, – горы Мрака мешают попасть туда, а в самой земле Африканской живут храбрые воительницы амазонки». «Но мне необходимо проникнуть в землю Африканскую, – сказал Александр, – и я прошу вас придумать, как мне одолеть горы Мрака». Долго думали советники и, наконец, придумали. «Возьми, – сказали они, – ливийских ослов, привыкших к темноте, и запасись клубками веревок. Прикрепи концы этих веревок к входу в ущелье и, постепенно разматывая их, перейди через горы Мрака. Так ты окажешься в земле Африканской, а когда завоюешь ее, легко найдешь обратную дорогу по веревкам, привязанным ко входу в ущелье». Александр так и поступил. Когда горы Мрака остались позади и он вступил в землю Африканскую, то объявил войну амазонкам. На это женщины-воительницы сказали ему: «Победишь ты нас, люди скажут: “Женщин победил он”. А одолеем мы тебя, люди скажут: “Этого царя победили женщины”. Выбирай сам, какой исход войны тебе больше по душе». Думал царь, думал, ничего не придумал и попросил: «Принесите мне хлеба». Принесли ему амазонки на золотом блюде золотые гранатовые яблоки, начиненные рубинами. Удивился царь: «Разве в вашей стране едят золото?» Амазонки ответили ему: «А разве ты не за золотом пришел воевать в землю Африканскую? Нам казалось, что обыкновенного хлеба и в твоей стране вдосталь. За чем же еще, как не за золотом, было идти тебе в такую даль? Возвращайся домой и ешь свой хлеб, а когда он у тебя кончится, мы пришлем его тебе столько, что ни ты, ни народ твой не будете знать в нем нужды». Подивился Александр мудрости амазонок, и прежде, чем вернуться назад, приказал начертать на воротах земли Африканской надпись: «Я, Александр Македонский, был царем-глупцом, пока не пришел в землю Африканскую и не научился мудрости от женщин».
– Прекрасная сказка! – похвалил Аристовула Октавий и похлопал в ладоши, а восхищенный Гораций добавил:
– Эта сказка заслуживает того, чтобы переложить ее на стихи!
– Я тоже знаю сказку про мудрых женщин, – сказал старший сын Ирода Александр и, смутившись под обращенными на него взглядами, поправил себя: – Точнее, про одну женщину.
– Расскажи нам сказку про одну мудрую женщину, – ободряюще произнес Октавий, улыбнувшись Александру.
– Это даже не совсем сказка, а, скорее, быль, – вконец смутился Александр.
– Хотим послушать быль, – сказал Агриппа и похлопал в ладоши ребенку.
– Случилось это в давние-предавние времена, – начал Александра, исподлобья глядя почему-то на одного Ирода, точно бы адресовал сказку-быль о мудрой женщине ему одному. – Пришел раз в нашу страну из дальних мест царь и захотелось ему посмеяться над нашим Богом. Сказал он первосвященнику: «Ваш бог вор! Усыпил Адама и, когда он забылся крепким сном, выкрал у него из груди ребро и сотворил из него женщину». Ничего не посмел возразить чужеземному царю первосвященник, и тогда дочь его попросила: «Позволь, отец, мне ответить вместо тебя». Лишившийся дара слова первосвященник кивнул дочери, и та, обращаясь к чужеземному царю, сказала: «Требую правосудия: прошлой ночью в наш в дом забрались воры и похитили у нас кубок из серебра, а вместо него оставили кубок из чистого золота. Прикажи наказать воров!» Удивился царь. «Хотел бы я, – сказал он, – чтобы боги почаще посылали ко мне таких воров!» Тогда дочь первосвященника спросила: «Так худо ли поступил наш Бог, если взамен ребра дал Адаму женщину?» [332]
332
Обе сказки эти, рассказанные сыновьями Ирода, возникли в глубокой древности и изучались детьми в школах. Позже они были переработаны и вошли в упоминавшуюся выше книгу «Агада. Сказания, притчи, изречения талмуда и мидрашей».
Присутствующие за столом зааплодировали Александру, а подросток, не обращая ни на кого внимания, все глядел и глядел пристально на отца, и во взгляде его Ироду чудился укор.
Ирод дивился не только внешним переменам, произошедшим в Риме, но и образу жизни его несметного множества жителей. До рассвета было еще далеко, а улицы города уже заполнились толпами людей, спешащими ко дворцу Октавия и других знатных римлян, чтобы приветствовать их и заодно разрешить свои мелкие или крупные заботы. Огромная пестрая толпа, под шагами которой гудела земля, со всех сторон стекалась на площадь, где стояли дома важных государственных особ. Носильщики в красных плащах быстрым шагом несли богатого человека, который за опущенными занавесками досматривал свой недосмотренный сон. Послышался зычный голос ликтора, возвещавшего о приближении консула, и перед этим высокопоставленным сановником толпа почтительно расступалась, чтобы тот вне очереди мог первым ступить под своды дворца Октавия. В толпе можно было увидеть и бедного учителя-грека, добивающегося места в знатном доме по соседству с дворцом Октави, и музыкантов с флейтой и кифарой, и начинающего поэта со свитком под мышкой, и танцора, – кто только в этот ранний час не стремился предстать пред очи человека, одного только благосклонного кивка которого было достаточно, чтобы сделать его счастливым!