Проклятие Матери гор

Ростислав

– Я ждал тебя, – тихо произнес Он.

Грогар всмотрелся в Его лицо. В Его глаза…

– Боги… – прошептал он, отступая на шаг. – Не может быть…

– В чем дело? – невинно спросил колдун. – Мы знакомы?

– Ардамен…

33

Грогар сидел, прислонившись к стене. Уже давно наступил новый день, такой же пасмурный, что и вчера. Мужчина чувствовал слабость во всем теле, голова кружилась – сказались последствия недоедания, или, скажем прямо, голода. В последние дни он и так питался чем попало и крайне нерегулярно, а сейчас

и вовсе остался ни с чем, – прихваченные с собой в лагере нечтецов ягоды кончились еще вчера вечером.

Грогар не думал об этом, но это произошло. Ему не хотелось есть, что внушало опасения. Преодолевая вяжущее по рукам и ногам оцепенение – безмятежное, бездонное, – он все блуждал по лабиринту, пока совсем не обессилел. Утром он пытался запрыгнуть на стену, чтобы по верху добраться до вожделенного замка, но безуспешно – слишком она была высока, да и злобные вьюнки нещадно кололись и мгновенно опутывали его, грозя задушить в своих смертельных объятиях.

Грогар сидел, прислонившись к стене, а растения мирно произрастали, обходя его стороной, словно все понимая, словно они – его тюремщики, занятые повседневной рутиной, в которой нет места узнику.

– Сволочи, – прошептал Грогар, адресуясь ко всем: ползущим тварям, колдуну, монахам-нечтецам, Матери Гор.

Он вспомнил встречу с колдуном. С Ардаменом. Она закончилась так же быстро, как и началась. Колдун не сказал ничего определенного, лишь пробормотал что-то невнятное и ушел, опасливо озираясь. Грогар бросился за ним, звал его, проклинал, угрожал – тщетно. Колдун исчез и больше не появлялся.

Хтойрдик поежился: в лабиринте, в царстве вечного лета, сегодня значительно похолодало, и ярл был благодарен холоду, ибо тот спасал его от забытья.

– Надо дождаться следующей ночи, – твердил мужчина эту фразу как заклинание. – Надо дождаться… он придет… Но что я ему скажу? Надо знать, что ему сказать. Не дать ему убежать. А если он не придет? Что тогда? Нет… только не это. Голодная смерть. Нет…

Глупая, безрассудная смерть. Грогар придавал большое значение тому, как он умрет. И ему было небезразлично, что подумают о нем люди после его смерти.

Смерть.

Сколько раз во время этого затянувшегося «приключения» он сталкивался с ней? Он все говорил, что счастливчик, но разве может удача сопутствовать тебе всюду? Когда-нибудь ей это надоест.

Итак, что-то надо делать, как-то надо выбираться. Ночью у него был шанс, и, вполне возможно, колдун почувствовал это. Иначе как объяснить столь поспешное и нелогичное бегство? И вообще, кто он? Как он связан с беднягой Ардаменом? Эти вопросы не давали Грогару покоя. Он понимал, что оказался в безвыходном положении, ослабевший, беспомощный. Он сам загнал себя в ловушку.

Грогару казалось, что ответ кроется в самой личности колдуна. Он издавна испытывал склонность к изучению судеб людей – таких вот, как этот… Виктор – будем называть его так. Когда-то Грогар живо заинтересовался Протэосским бунтарем и немало помучил библиотекарей, ученых, литераторов и прочих расспросами о нем – сам-то ярл читать книги не любил. А вот совсем недавно… эх, да что там говорить.

Нет сил.

Но Виктор! Виктор показался ему малодушным, изнеженным юношей. Его облик мало вязался с образом, нарисованным покойным исследователем древностей: колдун – мрачный необщительный человек, одевавшийся во все черное и носивший с собой всюду старый облезлый рундучок. До чего же странная и противоречивая фигура этот колдун! Да и колдун ли он? И что такое это чудище, похожее на жабу? И где же, наконец, сам зверь?

Вопросов много, и ни одного ответа.

– Дьявол бы побрал этих никчемных нечтопоклонников, – буркнул Грогар. – Сто лет просидели на заднице ровно и только и знали, что препираться друг с другом. Хоть чем-нибудь бы помогли, стервецы. А с другой стороны – они ведь призраки, зачем им, кроме того, что они и так уже знают, еще что-то? Как бы я повел себя на месте… скажем, Маландро?

Дальше Грогар забылся-таки тревожным сном. Он изредка просыпался, окидывая невидящим взором возвышающиеся перед ним стены, покрытые торопящимися прожить свою недолгую жизнь растениями. Может, в них все дело? Растения пьют соки земли, пьют саму жизнь. Вот, оказывается, откуда пошли тутехи… Они, верно, созревали на стенах, точно плоды, затем падали и уползали в поисках жертв. Насытившись чужой жизнью, чертовы отродья возвращались и выплевывали ее, насыщая мертвую почву чьим-то бытием, радостями, страданием…

Если бы Грогар видел, как безумно смеялся в этот миг.

Долго лил мелкий дождь, стекая по свалявшимся от грязи волосам, по бороде, просачиваясь под одежду, смачивая его всего насквозь.

Голова кружится. Нет, лучше сон, глубокий, бархатный сон. Действительность отдается болью в висках, дрожью в измученном теле.

Что-то ему снилось, что-то интересное, но, открывая глаза – единственно, чтобы узнать, наступила ли ночь, – Грогар опять стремился закрыть их, заснуть и досмотреть. Но ничего не помнил.

Ночь.

Ночь? Он уже не понимает, пришла она или нет.

Грогар пробудился, если можно назвать то полубредовое состояние, в котором он пребывал, бодрствованием.

Снова потеплело. Днем здесь царила осень, а теперь – лето. Как странно…

– Слушай, колдун, – шептал Грогар в пустоту. – Что ты прячешься? Ты боишься меня? Почему?.. А-а, я знаю…

Как же болит голова. Боги, как же тяжело сохранять рассудок.

– Я знаю, ты не колдун, – с усилием проговорил Грогар. – Ты неудачник, Виктор. Неудачник, вот ты кто! Тебе меня не сломить. Не сломить, черт побери…

Нет, он же бредит. В голове возникают бессмысленные фразы.

– Не сломить…

Большая – величиной с пятилетнего ребенка – тряпичная кукла, изображающая клоуна, ветхая и потрепанная, похожая на старика, с висящими на нитках глазками-пуговками и разорванным до грязного пуха носом, – она внушает страх.

Обшарпанная дубовая дверь всегда закрыта, а за ней слышатся голоса – веселые беззаботные голоса подвыпивших гостей.

Ссутулившаяся фигура – одинокий старый человек уходит в сгущающиеся сумерки, прижимая к груди узелок с припасами. Старик боится оглянуться.