Проклятие обреченных
Шрифт:
Помимо игрушек, круглая коробка таила и еще одно хрупкое сокровище, хрупкое, потому что нет ничего более непрочного, чем счастье! Римма быстро пролистала письма – их было много, читать не перечитать. Наткнулась глазами на строчку: «…потом, когда я вернусь и мы будем вместе, будем жить вместе и никогда не расстанемся…» – и вздрогнула, как от укола. Вот оно что, еще ничего не кончилось, рано она радовалась! Значит, пришла пора действовать решительно, с открытым забралом. Она списала с конверта адрес получателя, аккуратно сложила письма в прежнем порядке, положила в коробку и задвинула на шкаф. Даже пыль стирать не стала.
И вечером того же дня – воскресного дня, какие выдаются только в мае, – Римма Сергеевна нанесла исторический
– Чем обязана? – спросила Шортман С.А. весьма любезно, но слышалась в ее голосе и ирония. Но не родился еще человек, способный Римму Сергеевну сбить с толку!
– Вы меня не пригласите? Разговор у нас будет долгий…
– Прошу вас, присаживайтесь.
Римма опустилась в тяжело вздохнувшее кресло, на круглом столике рядом рассыпаны были фотографии – очевидно, С.А. их рассматривала перед приходом незваной гостьи. Она торопливо сгребла их в кучу, но Римма успела увидеть одну, на ней парень, похожий на Леньку, но на вид постарше, обнимал за плечи молоденькую девушку с длинными черными волосами.
Разговор оказался не очень долог. Молча выслушав все сетования гостьи, Софья Ароновна только вздохнула. Отошла к окну, закурила.
– Вполне понимаю ваши претензии. Вам не нравится Леонид, вы считаете, что он не подходит Ниночке. Я полагала иначе, мне Нина очень симпатична, но… Что мне нравится или не нравится, это дело только мое. Поспешу вас успокоить. Леонид демобилизуется, и мы с ним уедем. – Она махнула рукой с сигаретой, посеребрив свою поношенную черную юбку пеплом. – Туда. Домой. Я связалась со своими родственниками в Израиле, через столько лет… Но вам это не может быть интересно. Он хороший сын и не ослушается меня. Писем тоже больше не будет. А теперь простите, мне нужно побыть одной. И удачи вам в объяснении с Ниной. Прощайте. Извините, я вас не провожаю.
И Римма Сергеевна ушла с таким чувством, будто это ей самой утерли нос. Пренеприятное, надо сказать, чувство.
Знала мамаша Шортман, что говорила, когда желала Римме удачи. Разговор получился тяжелый. Запершись в комнате, мать с дочерью выясняли отношения, мучительно стараясь понять друг друга. К их чести, нужно сказать, обе они очень старались… Но у них не получилось. Трудно стало жить в доме после этой истории, о которой никто больше не упоминал, словно и не было Ниночкиной школьной любви. Заклеивали на зиму окна – а в доме все равно было холодно. По вечерам садились всей семьей за стол, как раньше, но самый сладкий чай отдавал полынной горечью, вся еда казалась безвкусной. А чем солить соль, если сама соль стала пресной?.. Пытались вместе по вечерам слушать музыку, но и в Бахе, и в Моцарте звучала та же невысказанная обида…
А кончилось все это тем, что Нина, приложив титанические усилия, перевелась в Москву. Провожали на вокзале всей семьей. Римма Сергеевна, силившаяся казаться веселой, принужденно подыгрывающий ей отец и Анечка, испуганная чем-то, вся сжавшаяся – словно окружающая фальшь давила на нее, ломала ее. Одна только Нина была неподдельно весела, без конца целовала сестру и хохотала по пустякам, запрокидывая голову, раздувая молодое горло. Причина ее веселья выяснилась много позже – проводница уже курлыкала, призывая провожавших покидать вагоны, Нина стояла на ступеньках, небрежно помахивая рукой, и Римма напоследок притянула дочь за плечи, чмокнула и тут же принялась платочком стирать
– Девочка моя, как мы без тебя будем, я уже скучаю… Но ты же приедешь на каникулы, верно? Зимой?
– Я не приеду, мама, – ответила ей Нина таинственным шепотом, как бывало в детстве, когда она шептала матери свои заветные секреты. – Извини. Я никогда больше не вернусь.
Тут проводница оттеснила Нину, с лязгом поднялись ступени, что-то загрохотало, взвизгнуло, и медленно, как во сне, поплыл поезд вдоль платформы. Римма смотрела растерянно, потом оглянулась на своих – они улыбались, махали руками, они ничего не слышали и не поняли. Они пошагали за поездом, высматривая в окне Нину, а Римма осталась стоять, как Лотова жена. На углу две разбитные деревенские девахи торговали розовыми пионами, и пионы цвели у них на щеках. Цветы свешивались из эмалированных ведер, выглядывая из-под влажной марли, и у каждого прохожего в руках было по растрепанному букету, и ветерок мел по перрону поземку из тугих лепестков.
Глава 9
Бывает так, что живет семья – и все идет своим чередом, случаются несчастья, но бывают и радости, старики умирают, рождаются дети, кто-то преуспевает, заключает солидные сделки или получает правительственные награды, кто-то бедствует, хворает либо попадает в места не столь отдаленные, так ведь недаром говорят, мол, не зарекайся… Порой строятся дома, а порой приходится собирать на погорелое, и все это жизнь, все в порядке вещей, и воспринимается людьми не без ропота, но все же как должное. Но бывает и так, что налетит вдруг словно вихрь какой и все размечет, рассвистит, разорит гнездо, словно во время войны, да без войны…
А началось все с того, что Анна Алексеевна, получив в свое распоряжение бездонную бездну свободного времени, заинтересовалась вдруг жизнью супруга. Лучше бы она сыном побольше интересовалась, ей-богу! Стала звонить мужу на сотовый – по поводу и без повода, несколько раз на дню, принялась придумывать какие-то совместные дела и развлечения, чего в их семье не водилось уже давно, запланировала отпуск, практически второй медовый месяц, на берегу теплого моря и, что хуже всего, взяла манеру наведываться к супругу на работу. Ее можно понять – ей хотелось почувствовать себя нужной, но ведь сколько беспокойства от нее, сколько переполоха! Явилась как-то на дальнюю точку, прикинувшись покупательницей, перемерила кучу шуб и пальто, капризничала, гоняла продавщицу, а когда, по ее мнению, с ней недостаточно церемонно обошлись, закатила отчаянный скандал, назвалась женой хозяина и грозилась ему пожаловаться. Это было неуместно и неприятно. Мало ли что Анна могла узнать во время одного из своих спонтанных шоп-туров! На каждый роток, известно, платка не припасешь…
«Слишком много свободного времени» – такой диагноз мысленно вынес Вадим Борисович своей супруге и уже готов был сочинить для нее какое-нибудь заделье, но долго раздумывал и колебался. Самое неприятное, то, чего давно опасался и чего втайне желал, оно свершилось. Анна выловила-таки сплетенку о том, что жена хозяина, мол, как бы и не жена ему, а одно только звание, говорящая голова из телевизора, а настоящая жена ему – Галина. Помощница, правая рука, она-то, по правде говоря, не только настоящая жена, но и настоящая хозяйка, поскольку сам Акатов любит только из себя большого босса изображать, а в деле не смыслит. А ведь подумать только, Галина-то Тимофеевна, говорят, когда-то то ли домработницей, то ли нянькой у Борисыча служила. Теперь же она – смотрите-ка на нее! – одевается и выглядит как королева, и вся власть ей дана, и девочка ихняя, дочка, значит, тут же, словно наследница всего дельца, а дельце-то пусть невелико, да зато чистенькое, кругленькое, так-то оно лучше! Известное дело, есть у Акатова и от жены сынишка, только он что-то вроде дурачка, балованный, с делом незнаком, к работе не приучен…