Проклятие рода
Шрифт:
– Густав, ее мать Эбба Эриксдоттер – ярая католичка. Дочь наверняка тоже.
– Знаю. – Кивнул король. – Я уже подумал и решил, что в утешение оставлю Эббе католический монастырь. Пусть поклоняются всем своим святым, включая даже папу. Мало того, если им так хочется, то пусть отдают десятину этому прожорливому старикашке в Рим . И хватит, Олаф, - Густав сверкнул глазами, - можешь не продолжать. Я знаю, что ты сейчас начнешь стонать по поводу иностранных принцесс, брак с которыми принесет нам политическую выгоду. – Передразнил он Петерсона. – Довольно с меня принцесс, которых ты мечтаешь в очередной раз подсунуть мне! Одна уже была, хватит! Подарила
– К жене, милорд! – Тихо ответил Гилберт.
– О! – Вскричал король. – Как я угадал. Нет, ну надо же! Это знак, Олаф! Я ткнул пальцем в первого попавшегося солдата и угадал женатого. Хотя, клянусь Богом, думал услышать о трактире и шлюхах. – Густав пристально всмотрелся в Гилберта, наморщил лоб, вспоминая. – Постой, кажется я тебя знаю… Ты… Бальфор, воспитанник того доминиканского монаха, что я посылал в Мору разбираться с ведьмами, оттуда ты и привез свою жену? И она была вдовой шведского купца, но сама родом из Московии? Так?
– Все верно, милорд! – Гилберт был поражен отличной памятью короля.
– А еще ты… - Густав внезапно оборвал себя на полуслове. Видимо, король вспомнил о своем разрешении Гилберту говорить по-немецки с покойной королевой Катариной, но передумал произносить это вслух.
– Густав, - вмешался Петерсон, - ты всегда принимаешь решение, посоветовавшись с солдатами? – Гилберт ощутил на себе неприязненный колющий взгляд советника.
Короля уже увлекла другая мысль:
– А что у нас, Олаф, с Московией?
– Московиты готовы подписать продление прежнего трактата. Осенью наши послы отправятся к ним. – Петерсон привык уже к манере короля резко менять тему разговора.
– Это хорошо! Мне не нужны распри с Московией. Мы ведем, и будем вести с ними выгодную торговлю, несмотря на путающуюся под ногами Ганзу. В Московии сейчас правит женщина, вдова их конунга Василия… - Густав хмыкнул, - сам удивляюсь, как ей удается? Хотя, я слышал, она рубит головы, не хуже чем проклятый Кристиан во время «кровавой бани».
– В Финляндии случаются пограничные распри и даже стычки. Линия границ не определена точно, есть спорные территории.
– Финляндия… - задумчиво произнес король, - …медвежий угол. Мне туда пока не дотянуться. Слишком далеко, дел хватает и здесь сверх всякой меры. Но мне не нужна война. Надо отписать фогтам, чтобы были осторожны и не давали конфликтам разгораться. Так вот, мой дорогой Олаф, возвращаясь к солдатам, - Густав вспомнил о них, обнял советника за плечи, увлекая к воротам замка, - солдаты честны. Это вы покинули свои братства и теперь в одиночку плетете интриги, а они сохраняют его и живут по своим законам чести, на весах которой жизнь и, чаще, смерть. Перед лицом костлявой старухи никто не лукавит.
– Да, милорд!
– Пока ты им платишь деньги, Густав! – Опять язвительно заметил советник.
– Не порти мне настроение своим занудством, Олаф. Деньги, политика, опять деньги, Ганза, Дания, Рим… как мне все это послать к черту? Я хочу, чтоб меня не трогали, крестьяне сеяли и пахали, лесорубы валили деревья, рыбаки ловили рыбу, горняки добывали руду, купцы торговали, и все, все платили бы налоги в казну. А солдаты бы их защищали и получали честно заработанное. Но для этого Швеция должна твердо встать на ноги и внимательно слушать своего короля.
– Но как же без политики, Густав? Ты же видишь, что твоя встреча с датским Кристианом III привела к тому, что он поссорился с Ганзой.
– Я бы с удовольствием прихлопнул бы этого голштинца-датчанина, но несчастье, приключившееся с моей женой, вынудило меня слегка повременить с этой задумкой. Ведь Кристиан женат на сестре покойной Катарины. – Король откровенничал, даже не стесняясь собственной охраны. – Но мне удалось дать ему хорошую оплеуху руками ганзейцев, раскрыв их поддержку его противника Кристофера Ольденбургского. Теперь он начнет с ними войну, а я сразу прихлопну их расплодившиеся по стране конторы, и конфискую все в свою пользу и прощу им свои долги! А заодно и пресеку их торговлю с Московией, они нам сильно там мешают. Я долго терпел, и мои руки были связаны их золотом, точнее моим золотом, которое они из меня выкачивали. Скоро я верну все назад! – Петерсон даже остановился и, чуть отстранившись, изумленно посмотрел на короля.
– Густав… - оторопело произнес советник, - …но долги надо отдавать…
– Да, да! Но только не этим хитрым пройдохам из Ганзы. Они уже достаточно нажились на мне. – Густав похлопал его по плечу.
– И ты это называешь политикой? Это война, Олаф, дело солдатское и ее выгоды! Потому Швеция и должна слушать своего короля-солдата, а не каких-то там Стуре и прочие кланы, королева должна рожать детей, а Густав править! Чему там учит Лютер? Верой спасется народ? Правильно! Верой в меня и Господа! – Король опять увлек советника за собой и продолжил:
– Отправляйся-ка ты к матери Маргарет и договорись обо всем!
– Почему я, Густав? Эбба Эриксдоттер – знатная дама и пожелает ли она беседовать с сыном кузнеца, человеком низкой породы, как считают многие из них? К тому же я сторонник Реформации, а она католичка!
– Но ты же утряс все в Лауэмбурге с Катариной, а там был целый герцог этого вшивого германского лоскутка, хоть и состоявший в родстве с датчанами!
– Я был официальным посланником шведской короны, и мое происхождение было глубоко запрятано под дипломатическим статусом.
– Так придай себе его снова. И потом, ты советник и посланник короля. Неуважение к тебе – оскорбление меня, не думаю, что кто-то, даже набожная Эбба, моя троюродная сестра, рискнет вызвать мой гнев, тем более, когда ей предлагают сделку для души - Маргарет в обмен на монастырь! Что даст ее дочери и ей самой этот Стуре? Я просто прикрою ее обитель, где она оплакивает своего мужа, чья голова отлетела в один день с головой моего старика в сотне локтей отсюда. И где она будет молить Господа о том, что им там, - он задрал вверх толстый палец, - было уютно, как в родовом замке?