Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери!
Шрифт:
Такой вот был уровень стабильности в моем «мире без потрясений». Нужно было хоть за что-то зацепиться, чтобы не улететь в вархову бездну… И той ночью в палате мне показалось, что вот эти сильные загорелые руки – они меня не отпустят. Точно не отпустят. Мой рабовладелец не из тех, кто разбрасывается своими вещами.
Смутное чутье гнало меня подальше из академии. Наверное, сядь я на лавочку, отставь чемодан и хорошенько подумай, все истеричные мысли, мелькавшие в голове, собрались бы в единое целое. И я бы наконец поняла, что меня во всей этой истории смущает.
Но я расшаталась и разболталась вместе с неустойчивым миром. Прямо как Мюблиум. И мой «цилиндр», катающийся в разные стороны, как раз заходил на новый вираж…
Я топталась у подножия лестницы, дожидаясь «жениха», подходя то к одному повороту крыла, то к другому… Ректорская башня была довольно узкой, зато по высоте ей не было равной во всем Анжаре.
– У-у-у! – раздалось обиженное из-за поворота, к которому я как раз приближалась. И я стала переставлять ноги шустрее.
Едва ли я всех тварей изнанки смогу узнать по вою, но Рок был особенным. И казалось, что по интонации я могу определить, что именно он пытается сообщить. Радуется или боится, насмехается или предлагает рискнуть… Конкретно сейчас он каждой своей «у» кричал о нежелании что-то делать.
– Миэль? – я окрикнула женщину, стоявшую у стены.
В той как раз исчез знакомый хоботок, и мерцающие фиолетовым грани разрыва аккуратно сошлись. Словно его и не было. Разрыва, Варх дери. Материи!
– Что вы… зачем вы его?!
Матушка Даннтиэля дернулась и поспешно стряхнула с ладоней ошметки темного мрака.
– Ему тут не место, – отрешенно объявила сирра Рэдхэйвен. – Когда они проводят слишком много времени на этой стороне, к ним начинает возвращаться сознание, память. Им это приносит боль, а миру грозит большими неприятностями, Эйвелин. Гуманнее отправлять их домой, пока дети изнанки не натворили бед.
– Рок никому не вредил! Он приглядывал за мной. Даннтиэль считал, что мне грозит опасность, и…
Миэль повернулась, поморгала старательно… Но я успела увидеть, как под ее веки убегает чернота, оставляя лишь золотисто-медовые радужки.
– Опасность грозит, мой сын не ошибся, – сдержанно кивнула она, и я попятилась.
– Не подходите, – я растерла щеки, чувствуя, что цепенею. В статую каменную превращаюсь от ужаса.
– Эйвелин, ты не так все поняла. Опасность исходит не от меня, – она удивленно помотала головой, прогоняя с шеи черные венки.
– А мне кажется, я впервые поняла все правильно.
– Едва ли «все», – она скептически поджала красивые губы. – В молодости кажется, что все знаешь, а потом… выясняется, что не знаешь ничего.
Я все-таки застопорилась у лестницы, ощущая, как деревенеют ноги. Как распирает горло рвущимся воплем. Да быть этого не может! С кем угодно – ладно… Но не со мной же?
– Ты так чудесно пахнешь, Эйвелин, – она приблизилась, втянула ноздрями воздух и погладила меня по щеке. – Данн вечно перебивает все парфюмом. Вкусно, конечно, но я люблю чистый аромат. Нежный, невинный… У тебя он совершенно особенный.
– Не трогайте меня, – просипела, делая шажок в сторону. И еще один. К лестнице.
– Я не причиню тебе вреда! – возмущенно воскликнула женщина, и ее глаза полыхнули рыжим золотом. А затем их вновь застелило чернотой, сливавшейся со зрачком.
Похоже на Даннтиэля, но все-таки по-другому. Золотая радужка сияла в разы ярче, а сменившись на черноту, стала давить, пугать, обволакивать, топить в этих омутах…
Побочный эффект.
Дурная наследственность!
– Причините, – уверенно закивала я, стряхивая с себя гипнотическую вялость. Съеживаясь внутри до состояния сушеных ягод.
– Вовсе нет! Я не затем сюда…
– Правда? Вам впервые причинять людям вред? – вскрикнула, обвинительно тыкая пальцем в свой гудящий висок. – А мне? Мне вред вам причинять тоже впервые?!
– Ты очень умненькая, но… очень глупенькая, Эйвелин, – вздохнула она с сожалением, пока я спиной забиралась вверх по лестнице, бросив у ее подножия свой чемодан.
Может, хоть по нему меня найдут. Но будет поздно. Видит Варх, будет поздно.
– Если хоть коснетесь меня… Данн вам не простит, – выдохнула обреченно.
Миэль не поднималась за мной, но это было делом времени. В ректорской башне на пути к смотровой площадке всего несколько кабинетов и хозяйственных помещений, и в каждом из них не спрячешься. Не от нее. Глупо пытаться скрыться от темноты в темноте.
– Знаю, что не простит. У него накопился ко мне список претензий… Еще с рождения, – вздохнула сирра, разглядывая нижнюю ступень. – Мне стоило сразу понять. Почувствовать, что барьер невинной девчонке сломали намеренно…
– Вот стоило! Правда стоило! – вскрикнула обиженно, скользя рукой по перилам, чтобы не навернуться.
– Но я была опьянена ее чистотой… и так хотелось поверить, что это просто болезнь… – шептала она удрученно. – Что жертва при смерти, и ее можно забрать… Можно! По закону! Такую сладкую, такую непорочную…
– Вы чудовище.
– Я тебе не враг, – она внимательно проверила свой маникюр, погладив каждый розовый ноготок. И от этого небрежного жеста все внутри скрутилось.
– Вы… травили темным ядом… собственного сына…
– Вовсе нет! – она вскинула на меня чернеющие глаза. – Упрямый мальчишка! Вархов манипулятор, шантажист… Данн умеет убеждать.
– Не сомневаюсь.
– Очень грязная игра, деточка. Выманивать одурманенную меня на зов родной крови. Заставлять смотреть, как сын мучается от яда! От боли, предназначенной другому. Только это и отрезвляло. Срывало пелену дурмана и заставляло отступиться…
– Прямо семейная трагедия, – пробубнила, забираясь на самый верх.
Щурилась, пытаясь уловить любое движение и предугадать рывок. Элодия права: магической практики мне не хватало. Но бегала я хорошо.
Есть, конечно, проблемы, от которых ни гхарра не убежишь… Но попытаться-то стоило?