Проклятое наследство
Шрифт:
— Как это… в милицию. Они мне не поверят… Посадят меня… отберут деньги…
Трудно описать, какие понадобились сверхъестественные усилия для того, чтобы убедить его в необходимости такого шага. Ему же лично, твердила я, не грозит ни конфискация имущества, ни посылка на галеры, ни заточение в темницу, ни топор палача. В конце концов он мне поверил, но был слишком слаб, чтобы поднять телефонную трубку.
Пришлось позвонить самой. Я набрала номер капитана Ружевича. Если его не окажется на месте, думала я, мне скажут, где его найти.
Капитан оказался на месте.
Майор Фертнер осчастливил коллег полученной от меня информацией,
— Капитан Ружевич? Говорит Хмелевская. Я звоню из квартиры Рокота. Лучше будет, если вы немедленно приедете и сами все увидите…
Реакция капитана была для меня неожиданной.
— Не хотите ли вы сказать, что обнаружили его труп? — спросил он вежливо-зловещим голосом.
Я невольно взглянула на Лёлика. Он действительно от треволнений был чуть жив, но все-таки жив.
— Нет, — успокоила я капитана. — Пока нет. Он получил бандероль с долларами. Вот, лежит на столе. Да нет, бандероль лежит, а не пан Рокош. Мы к ней не прикасаемся, может, вы найдёте там отпечатки пальцев или ещё что. Вот я и подумала, лучше будет вам самим приехать и посмотреть, а не нам везти её в управление. Как вы считаете?
— Выезжаю! — бросил в трубку капитан.
Они с поручиком приехали через полчаса, прихватив с собой и специалиста по дактилоскопии. Очень интересно было наблюдать за тем, как специалист пинцетом прихватывает банкнот, посыпает его порошком, фотографирует и что-то ещё непонятное делает с ним. Тут выяснилось, как умно я поступила.
На нескольких почти новых стодолларовых банкнотах проявились отпечатки пальцев, немного смазанные, но даже для меня отчётливо заметные. А два так и вовсе были в прекрасном состоянии. Капитан не мог скрыть удовлетворения, поручик — тот просто сиял от счастья, Лёлик сидел на диване и клацал зубами.
— Когда и как вы это получили? — приступил капитан к допросу.
— Сегодня! — Лёлик вскочил с дивана. — На почте. То есть нет, в ящике это было…
— Поместилось в почтовом ящике? — удивился поручик.
— Нет! То есть да, конечно, поместилось! Извещение. Потом я пошёл на почту и получил это. То есть не сам получил, пани в окошечке мне дала, ну, я принёс домой и распечатал. Здесь распечатал, на столе, немного вывалилось, и я вообще ничего не понимаю, я этого не отправлял…
— Понятно, — мягко подтвердил капитан. — Вы не отправляли, вы получили. Мы это поняли. Бандероль была заказная?
— Да, конечно, заказная, я показал паспорт, то есть показал его на почте, не так просто, там переписали, то есть не это переписали, а паспортные данные…
— А почему конверт так сильно разодран? Он был чем-то заклеен?
— Я его не раздирал! — отчаянно крикнул Лёлик. — То есть разодрал, но я не хотел…
Я испытала угрызения совести. Надо было заранее заодно уж убедить его и в том, что за вскрытие писем человека в очень редких случаях приговаривают к высшей мере. Капитан посмотрел на него и отказался от дальнейших расспросов.
— Конверт был заклеен полоской поля от марочного листа и разорвался рядом с заклеенным краем, — объяснил специалист по дактилоскопии. — Конверт не новый, уже употреблявшийся ранее. Вам, думаю, интересно знать, что в этом конверте было раньше?
— Не помешает. Передайте экспертам. Вы уже закончили?
— Да. Пока я ничего из него больше не выжму.
Капитан взял конверт в руки, перевернул на другую сторону, прочёл адрес отправителя и с совершенно каменным лицом произнёс:
— Ну, разумеется. Станислав Вишневский.
В комнате воцарилось тяжёлое молчание. Мы с поручиком молча таращились на капитана. Лёлик не выдержал:
— Я… я… я не знаю его! Кто это такой? Клянусь вам, не знаю я никакого Вишневского!
— Никто его не знает! — буркнул поручик. Капитан же взглянул на поручика, потом на меня, потом опять на поручика, сообщив ему взглядом нечто, понятное лишь им одним. Поскольку с Вишневским у меня не было ничего общего, я не ощутила ни малейшего беспокойства. Затем капитан внимательно осмотрел почтовый штемпель на конверте и с каким-то злобным удовлетворением объявил:
— Кажется мне, дело понемножку проясняется. Не исключено, что уже в самом скором времени мы все будем иметь возможность познакомиться с этим Вишневским. А пока давайте оформим протокол…
Между тем поручик Гумовский не терял времени даром. Ему удалось получить кое-какую новую информацию, и он немедленно передал её майору Фертнеру. Из отрывочных, запутанных, порой противоречивых данных майор пытался выделить рациональное зерно.
Так, например, одному из подчинённых поручика, внедрившемуся в мир подпольного бизнеса, довелось стать свидетелем интересного события. Его подопечный, удачливый и предприимчивый делец, заметная фигура на чёрном рынке, получил предложение реализовать десять тысяч зелёных по чрезвычайно выгодному курсу. На этой сделке он одним махом мог заработать чистыми сто пятьдесят тысяч злотых. Поэтому сотрудник милиции был весьма удивлён, узнав, что делец, никогда не упускавший своего, не только сам не уцепился за это выгоднейшее дело, но даже и не препятствовал конкурентам его перехватить. Повышения цен в ближайшее время не предвиделось, так что нежелание заграбастать сто пятьдесят тысяч представлялось совершенно необъяснимым. Сотрудник милиции даже рискнул осторожно поинтересоваться у валютчика, с чего это тот вдруг проявил столь странное воздержание. Ответ был откровенный и исчерпывающий:
— Нутром чую — тут что-то не то.
— Что же?
— Да уж я чую, меня не проведёшь.
И больше от него не удалось ничего добиться. Далее, как сообщил агент, события развивались следующим образом. Сделку провернул другой валютчик. Встретив через несколько дней своего подопечного, валютчика с чувствительным нутром, агент был поражён: никогда ещё он не видел его в столь великолепном настроении. Тот просто сиял от радости и без всякой видимой причины время от времени разражался весёлым хохотом. Торжествующее удовлетворение так его распирало, что он позабыл обычную сдержанность и поделился с агентом причиной радости: