Проклятое наследство
Шрифт:
— Помнишь, фраер хотел спустить штуку зелёных? Я ещё говорил: нутром чую, дело пахнет керосином.
— Помню, а что?
— А то, что на крючок попался этот недоумок Чёрный Ясь. Плакали его денежки. Ха-ха-ха!
— Неужели?
— А то! Может теперь свою штуку на гвоздике в сортире повесить.
— Как же это произошло?
— А ты у него спроси. Моё дело маленькое. Я говорил — плохо пахнет.
Заинтригованный сотрудник милиции стал искать подходы к Чёрному Ясю, который на самом деле был рыжим и прозывался Зигмунтом. Ясь пребывал в ипохондрии и избегал общества, удалось выйти лишь на его приближённых, которые туманно давали понять, что причиной чёрной меланхолии явились большие материальные
Из Гдыни поступило сообщение о на редкость дерзком ограблении. За ресторанным столиком два гражданина спокойно и культурно проворачивали сделку по обмену одних денежных купюр на другие. Неожиданно к ним подсели два длинноволосых хиппаря в тёмных очках.
— Спокойно, милиция, — сказал один из них.
Граждане онемели. Хиппари быстро, с ловкостью профессионалов, изъяли купюры, молча встали и покинули ресторан, прежде чем граждане успели прийти в себя. Один из них, правда, сделал тут же попытку поднять крик, но второй немедленно эту попытку пресёк. Дезориентированные словом «милиция», сидевшие рядом телохранители не рискнули вмешаться.
Из Щецина сообщили: два бородатых молодых человека с длинными волосами и в тёмных очках бесшумно возникли у стоявшего в плохо освещённом месте автомобиля и, угрожая каким-то тёмным предметом, отняли валюту у сидящих в машине, которые как раз эту валюту пересчитывали. Сидящие в машине воздержались от криков: «Милиция!», «На помощь!» В Гданьске местом деятельности злодеев стал мужской туалет. Именно там один из валютчиков только что получил крупную партию товара и тут же был избавлен от него упомянутыми злодеями. О происшедшем можно было догадаться по нескольким словам, вырвавшимся у валютчика под действием шока сразу после происшествия, а потом он молчал как рыба.
Весть о двух таинственных бородатых и патлатых грабителях в тёмных очках передавалась по секрету от валютчика к валютчику, доходя и до агентов Гумовского. Чёрный рынок всполошился. Теперь валютчики отваживались совершать свои сделки лишь в специально для этого приспособленных помещениях — надёжных притонах и проверенных квартирах. В ответ обнаглевшие налётчики предприняли уж и вовсе беспрецендентную по нахальству акцию. Как только клиент, совершив крупную сделку, покинул малину (а это была комната в очень надёжной квартире), туда прибыла милиция. Два милиционера в форме предъявили ордер на обыск, подписанный прокурором и заверенный печатями с государственным гербом. Застигнутый врасплох валютчик не обратил внимания на то, что на печатях орлы были в коронах. К тому же работники милиции инкриминировали перепуганному дельцу торговлю наркотиками. Честный валютчик, который торговал лишь долларами и золотом, а наркотиков и в глаза не видел, окончательно струхнул и поэтому даже радовался, когда при обыске были обнаружены только менее страшные вещественные доказательства.
Милиция составила протокол, велела его подписать всем находившимся в квартире, не исключая и полумёртвой от страха домработницы, и удалилась, унося с собой трофеи и все документы. Удручённый делец стал с трепетом ждать санкций. С ними почему-то не торопились. Прошло довольно много времени, пока он понял, что его попросту провели. Ясное дело, ни он, ни услужливый хозяин квартиры ни словечка не проронили о случившемся. Проболталась домработница. Кстати, это она, единственная, заметила, что орлы на милицейских документах были с коронами. Кружным путём весть о действиях фиктивной милиции дошла и до поручика
К нему сходились сообщения о подобных акциях со всех концов Польши. Схема действия в основном была одна и та же: два патлатых троглодита беззастенчиво, с большим знанием дела обирали валютчиков, подгадывая, как правило, к моменту заключения сделок, умело нейтрализуя охрану и унося солидную добычу. Никто их не знал, никому не удавалось напасть на их след.
Идея с распространением фотографии Дуткевича оправдала себя. Официант из «Гранда» в городе Сопоте опознал на фотографии человека, которого видел однажды в обществе своего постоянного клиента. Поскольку этим постоянным клиентом оказался валютчик, уже давно бывший у милиции на примете, его отыскали и припёрли к стенке. Припёртый к стенке клялся и божился, что человек на фотографии ему совершенно незнаком. Однако, поскольку официант видел их вместе, не исключено, что когда-нибудь он и выпивал с этим человеком, поскольку же выпивать ему доводилось частенько, он решительно не в состоянии упомнить всех собутыльников. Нет, этого он категорически не помнит, не знает и не имеет понятия, кто таков.
Приблизительно то же самое говорили и другие деятели чёрного рынка, допрошенные на предмет фотографии. Нет, этого человека они не знают, никогда не видели. Все они так решительно и единодушно отрекались от Вальдемара Дуткевича, что представителям следственных органов приходилось читать, так сказать, исключительно между строк. Они уже не слушали того, что им говорили, а лишь внимательно следили за выражением лица собеседника, прислушивались к тембру голоса, ловили невольный блеск глаз и дрожь пальцев.
И майор Фертнер, и поручик Вильческий стойко придерживались своей версии, для подтверждения которой очень важным было найти людей, знавших Дуткевича, поэтому они не давали покоя поручику Гумовскому, который в свою очередь не давал покоя своим подчинённым. Последние, совершенно отчаявшись, стали предъявлять для опознания фотографию Дуткевича уже совсем кому ни попадя и попали-таки на человека, который наконец мог сообщить о покойном конкретные сведения.
Этим человеком оказалась киоскёрша из книжного киоска на улице Бельведерской.
— Знать-то я его не знаю, — задумчиво протянула она, разглядывая фотографию, — но вот видеть видела, факт.
— А можете вспомнить, когда и где? — с внезапно вспыхнувшей надеждой спросил сотрудник милиции.
— Когда — точно не скажу, с месяц, пожалуй, будет, как видела. А где — известно где, вот тут, сигареты у меня покупал, потом газету, потом спрашивал, сколько времени. Часы у него остановились. Крутился вокруг киоска, одно слово — околачивался, вроде как ожидал кого. А мне делать было нечего, покупателей в ту пору не было, вот я и смотрела на него. А ещё — часы у него ну точь-в-точь как у шурина. Они у него остановились, он подошёл к окошечку, спросил, который час, и стал подкручивать. Дорогие часы, шурин дал за них четыре тыщи, как раз премию получил, вроде швейцарские, не только время показывают, тоже вот какое сегодня число…
— Четырнадцатое, — ответил немного удивлённый сыщик.
— Что?
— Говорю, что сегодня четырнадцатое…
— А я и сама знаю, какое сегодня число. Это я про часы рассказываю, на них видно, какое число сегодня. И тому подобные стороны света. Магнит в них, что ли. Я в этом не разбираюсь.
— А дальше что было?
— А ничего. Шурин до сих пор их носит.
— Уже не носит, — механически поправил её сыщик, который в этот день опросил двадцать человек и у которого к вечеру в голове все перемешалось. Неудивительно, что возникший сверх программы шурин у него невольно ассоциировался с погибшим три недели назад Дугкевичем.