Проклятое сердце
Шрифт:
Мне приходится сесть на диван, потому что его слова продолжают бить меня снова и снова.
Наконец мама говорит.
— Симона, я знаю, ты думаешь, что любишь этого человека…
— Это так, мама. Я люблю его.
— Ты еще не знаешь, что такое любовь, ma cherie(фр. моя дорогая). Ты так молода. Ты еще так много раз влюбишься…
— Нет, мама. Не так…
Я не могу им этого объяснить. Я не могу объяснить, что любовь может приходить и уходить, но моя
Я знаю, что я молода и глупа. Но если я когда-либо была в чем-то уверена в своей жизни, так это в том, что то, что я чувствую к Данте, никогда больше не повторится. Ни с каким другим человеком. Он мой первый, последний и единственный.
Теперь я действительно пленница. Они забирают мой телефон, мой ноутбук. Мне не разрешается выходить из дома ни по какой причине.
Я в агонии, зная, что Данте, должно быть, пытается написать мне и позвонить. Я в ужасе от того, что сделает мой отец, если Данте будет упорствовать.
Я плачу в своей комнате, пока не высыхаю, как песок в пустыне. В моей голове не осталось слез. Ничего, кроме болезненных всхлипов.
Мама приносит подносы с едой, но я не обращаю на них внимания.
В мою комнату разрешается входить только Серве. Она садится рядом со мной на кровать и гладит меня по спине.
— С его стороны было очень смело прийти в дом, — говорит она.
Серва, по крайней мере, сложила хорошее мнение о Данте после встречи с ним.
— Я не хочу, чтобы ты уходила, — рыдаю я.
Через несколько дней она должна уехать в Лондон, чтобы приступить к своей новой работе.
— Я останусь, если хочешь, — говорит она.
Я действительно этого хочу. Сильно. Но я качаю головой.
— Нет, — говорю я. — Тебе нужно поехать. Может быть, папа позволит мне созваниваться с тобой…
— Конечно, позволит, — говорит Серва.
Я сплю много часов каждый день. Я не знаю, почему я так устала. Должно быть, это из-за густой, черной тоски, душащей меня.
Я стараюсь есть некоторую еду, которую приносит мама, чтобы меня не тошнило, и не кружилась голова, но чаще всего меня снова тошнит.
В одну из ночей слышу шум во дворе — крики и возню. Я ничего не вижу из своего окна, но я уверена, что это Данте пытается проникнуть внутрь, чтобы увидеть меня. Мой отец усилил нашу охрану. Данте не пройдет. Я предполагаю, что они также не станут его ловить, так как мой отец наверняка ткнул бы мне этим в лицо.
Знает ли Данте, что я здесь взаперти? Знает ли он, как сильно я хочу поговорить с ним, хотя бы на минуту?
Или он думает, что я уступаю своим родителям? Что я собираюсь отказаться от него, как они того хотят?
Я не сдамся.
И
Если быть честной…
Я не особо пытаюсь сбежать из дома.
Это не только потому, что я больна и несчастна. Я чувствую себя так, словно балансирую на лезвии ножа — по обе стороны от меня пропасть в небытие на десять тысяч футов.
Это невозможный выбор между Данте и моей семьей. В любом случае, я теряю что-то ценное для меня. Часть самой себя.
Я не знаю, что делать. Чем дольше я балансирую на лезвии, тем сильнее оно впивается в мою плоть, разрезая меня пополам.
В конце концов, это становится совершенно другим выбором.
Серва приносит мне в комнату миску с мороженым. Сейчас семь часов вечера, восемь дней спустя после ужасного ужина.
Она ставит мороженое мне на колени. Мятное с шоколадной крошкой — мое любимое.
— Ты должна что-нибудь съесть, onuabaa(прим. пер. — сестра), — говорит она.
Я помешиваю мороженое в миске. Оно уже начинает таять. Зеленый цвет выглядит броским.
Я съедаю ложку, затем откладываю миску в сторону.
— На вкус ужасно, — говорю я.
Серва хмурится. Она всегда чувствительна к признакам болезни у других людей, потому что сама всегда была нездорова. Она всегда первая приносит мне грелку, когда у меня менструальные спазмы, или дает мне свой небулайзер, когда я простужаюсь.
— Ты выглядишь бледной, — говорит она мне.
— Я почти неделю не выходила из комнаты, — говорю я. — Здесь нет солнечного света.
Я знаю, что дуюсь. Серва завтра уезжает в Лондон. Я должна спросить ее, не хочет ли она прижаться ко мне и посмотреть фильм. Или может, ей нужна помощь в сборе чемодана.
Прежде чем я успеваю что-то предложить, Серва резко встает.
— Мне нужно сбегать в аптеку, — говорит она. — Я скоро вернусь.
— Почему бы тебе не послать туда Уилсона? — спрашиваю я.
— Я скоро вернусь, — повторяет Серва.
Я снова легла на кровать, слишком уставшая, чтобы думать о том, почему ей нужно бежать в аптеку прямо сейчас. На самом деле, я немного завидую, что она может бегать по поручениям, когда ей вздумается, пока я торчу здесь под полномасштабным наблюдением.
Она возвращается через час с пластиковым пакетом из аптеки.
— Симона, — нерешительно говорит она. — Я думаю, тебе следует воспользоваться этим.
Она протягивает прямоугольную коробку.
Это тест на беременность. Я тупо смотрю на него, затем хмуро смотрю на нее.
— Мне это не нужно.
У нас с Данте был незащищенный секс только один раз. Маловероятно, что я забеременела от одного-единственного раза.
— Пожалуйста, — тихо говорит Серва. — Для моего спокойствия.