Проклятое сердце
Шрифт:
— Данте Галло, — говорит Сибирь. На нем брезентовая куртка с поднятым воротником. Тонкий материал натягивается на его груди и плечах.
Он самый крупный из русских, но остальные трое не совсем маленькие. Один из них смуглый — вероятно, армянин. У одного татуировки по бокам лица вдоль линии роста волос. А у другого на обоих кулаках медные кастеты. Они поблескивают в тусклом свете. Когда он улыбается, у него спереди золотой зуб, почти такого же оттенка.
— Я надеялся, что это Неро, — говорит Сибирь, кивая в сторону моей машины.
— Тебе повезло, что
— О, ты так считаешь? — тихо говорит Сибирь. — Я бы не был так уверен. Ты думаешь, что какой-то большой мужик? У нас в России много крупных мужчин. К тому же жестоких. Я встречал много больших людей в тюрьме. Ты же знаешь, что мой ник появился не из покера. А из ГУЛАГа, где я отсидел восемь лет. Иногда охранники устраивали поединки между самыми крупными мужчинами. Боксерские поединки, голыми кулаками. Призом была еда. Я очень хорошо питался сломанными костями тех здоровяков.
— Почему бы тебе не продемонстрировать мне это? — говорю я. — Скажи своим друзьям, чтобы они отвалили на хрен и встреться со мной лицом к лицу.
Пока я говорю, двое слева от меня приближаются. Я смотрю на Сибирь, но наблюдаю за ними боковым зрением.
— Хочешь честного боя? — говорит Сибирь. — Честного, как рука твоего брата?
Прежде чем он успевает закончить свою насмешку, двое слева бросаются на меня.
Это то, чего я ожидал.
Я нажимаю на ручку газового пистолета и выплескиваю бензин прямо им в лицо. В то же время открываю зажигалку и зажигаю пламя. Я бросаю зажигалку в Кастета, попадая ему прямо в грудь. Он вспыхивает, как факел. В течение полсекунды Тату также охвачен пламенем.
Они кричат от шока и боли, мечутся, забывая падать и перекатываться. Нечасто слышишь мужской крик. Он хуже, чем у женщины.
Армянин и Сибирь своим друзьям не помогают. Вместо этого они бросаются на меня.
Часть жидкого пламени попала на рукав моей куртки. Я даже не чувствую жара. Все мое тело горит от адреналина. Я сжимаю кулаки и замахиваюсь руками на челюсть армянина. Сила удара отбрасывает его в сторону Сибири.
Это нисколько его не замедляет. Он отталкивает своего друга в сторону и идет на меня, подняв кулаки перед лицом, как настоящий боксер. Он наносит сильные удары прямо мне в лицо. Я блокирую челюсть, и вместо этого он атакует мое тело, нанося удары в живот и ребра со всей силы.
Каждый удар подобен удару молотка. Его кулаки массивны и тверды, как скала. Они врезаются в меня, скорострельно. Подняв руки, я бью его локтем в челюсть, а затем наношу левый кросс. Это едва ли его замедляет.
Тем временем армянин ныряет к моим ногам. И валит меня вниз. Мы перекатываемся по бетону. Я слышу безошибочный звук открывающегося ножа. Не успев поднять взгляд, я хватаю армянина за рубашку и поднимаю вверх, швыряя в сторону Сибири. Клинок Сибири вонзается в руку его друга, но он снова выдергивает его и бежит на меня, замахиваясь ножом мне в лицо.
Я поднимаю руку. Лезвие разрезает мою кожаную куртку, как полотно. Он пронзает плоть
Тем временем Кастет и Тату кричат и катаются вокруг, пытаясь потушить пламя. Но все, что они делают — это скатываются в лужу бензина, разбрызгивая его вокруг и распространяя огонь.
Армянин согнулся вдвое. Я ударяю его коленом по лицу и бью кулаками по затылку. Сибирь снова замахивается клинком мне в лицо, и я отшатываюсь, кончик ножа рассекает мою правую щеку. Я бросаюсь на Сибирь, хватая его руку с ножом за запястье. Моя рука скользкая от крови, и ее трудно удержать. Я снова и снова бью его левым кулаком, и он делает то же самое, одновременно напрягаясь, чтобы вонзить лезвие мне в грудь.
Я слышу свистящий звук позади себя. Это похоже на сильный ветер, несущийся по очень маленькой трубе. Боюсь, я знаю, что это значит.
Отпустив руку Сибири, я позволяю ему вонзить складной нож в мое правое плечо. Тем временем сильно ударяю его по горлу тыльной стороной ладони. Он отшатывается назад, задыхаясь.
С лезвием, все еще торчащим из моего плеча, я пригибаюсь и бегу так быстро, как только могу, прочь от бензоколонок. Я успеваю сделать всего дюжину шагов, как насос взрывается. Жар обрушивается на меня первым, как стена жидкого тепла, толкая меня сзади. Через долю секунды доносится звук — громкий, раскатистый и металлический. Я слышу его, когда лечу по воздуху, тяжело падая на бетон. Моя голова ударяется о бордюр.
Я ошеломлен и оглушен.
Мне требуется минута, чтобы даже поднять голову. Я оглядываюсь на блестящие останки огненного шара и пылающую груду металла, которая раньше была машиной Неро. Внедорожник русского также горит, как и два тела рядом с насосом. Две другие фигуры были выброшены дальше, включая Сибирь, который все еще жив. Я слышу, как он стонет.
Я подтягиваюсь к бордюру. Хватаюсь за рукоятку ножа, торчащего из моей дельтовидной мышцы, и выдергиваю лезвие. Вынимать лезвие еще больнее.
Моя рука похожа на окровавленную перчатку. Вся рука одеревенела и бесполезна.
Я чувствую, как из носа и ушей течет кровь. Несколько моих ребер, кажется, треснули, если не сломаны. Не знаю, из-за Сибири это, взрыва или приземления на землю.
Я вытаскиваю телефон из кармана. Экран разбит вдребезги. Мои часы тоже сломаны. Я понятия не имею, сколько сейчас времени — все, что я знаю, это то, что я опаздываю. Моя машина вышла из строя, и я слышу далекий вой сирен, направляющихся ко мне.
Я поднимаюсь на колени, а затем встаю, сгорбившись.
Я должен добраться до Симоны.
Я не могу поймать такси — в таком состоянии меня никто не подберет. Я мог бы украсть машину, но это только привлекло бы больше внимания.
Остается только одно. Я должен бежать.
Я начинаю хромать в сторону Линкольн-парка. Через несколько ярдов я перехожу на шаркающую трусцу. Голова раскалывается при каждом шаге. Мои ребра болят, пронзая меня с каждым вздохом.
Но я должен добраться до Симоны.