Проклятые дни. Зарисовки с натуры
Шрифт:
– Да никто тебя не увольняет! Иди на свое место!
– Спасибо! Спасибо большое, Михаил Вячеславович! – девушка повернулась и почти бегом рванула в сторону приемной своего шефа.
– Да, вот ещё…
– Что-нибудь сделать нужно? – повернулась на всё готовая Надюшка.
– Телефон вот свой возьми, – протянул ей розовый обмылок Михаил.
После чего, погруженный в свои думы, пошел к себе.
Надюшка провожала его разочарованным взглядом…
20 марта, вторник, позднее утро.
Москва, высотка, квартира
Галина оторвала голову от подушки, с тревогой прислушиваясь к звукам из-за стены. Однако продолжения не последовало. Ни тебе приказаний свежей (как
Сегодня, кажется, старуха мирно уснула, поупражнявшись в словесности.
Галина жила у вредной старухи уже третий год. Работала на местном рынке, поднявшись по базарной карьерной лестнице от продавщицы мороженой рыбы до манерной дамы – продавца-консультанта дамского нижнего белья. Бизнес-леди! Хозяином был, по меткому определению продавщиц, «наш мандаринчик». Рафаэль Гусейнович, поднявшийся на цитрусовых азербайджанец, обладающий невысоким ростом и непомерным самомнением.
Время от времени Рафик приглашал её к себе домой: квартиру убрать или столы накрыть, приготовить-разложить, «э, да, слушай, ребята придут, да!», да убрать после этого. Практически всегда к оговоренной работе добавлялись услуги несколько иного рода. О которых Галка бы ни в жизнь не призналась своему гражданскому мужу Славе. Слава был земляк: такой же согнанный безденежьем с отчего дома в Орле и приехавший в Москву «на заработки» работяга. Жил он в Москве уже давно и вот в последнее время присоседился к Галке, а, точнее, к её возможности предоставить ночлег, еду и женскую ласку. Работал Слава дежурным электриком в «Мосэнерго». Свободное время волей-неволей приходилось тратить на подработки – рассиживаться в бабкиной квартире не позволял несносный бабкин характер. Сама старуха в то же время смотрела на «хахаля» как на зло неизбежное: лучше уж один и постоянный, чем незнакомые и разные. К тому же как-то сами собой поменялись на новые все розетки и выключатели, да и лампочки перегоревшие менялись сразу… Налицо экономическая выгода.
Сегодня Славик был на ночной смене и прийти он должен был только к обеду.
Галина в уходе за старухой имела свой интерес. Конечно, ублажая маразматическую бабку, она надеялась, что не прошли впустую разговоры о завещании. Именно мысль о бабкином завещании грела её в самые тяжелые моменты. Будучи в добром расположении духа, бабка уже не единожды заявляла:
– Всё тебе отпишу, дочка! Пусть после меня тебе в радость за труды и заботы твои достанется, чем этому проклятущему государству, не заботящемся о своих заслуженных ветеранах!
– Спасибо, спасибо Вам, Лея Львовна! Не надо на тот свет собираться, дай Вам бог прожить ещё столько же!
Она называла старуху только по имени-отчеству. Был случай, когда она, забывшись, назвала её «бабушка», и тут же нарвалась на презрительно-подозрительное:
– В родственницы набиваешься? Да ещё в старухи записала?
Вот с тех пор то доброе отношение и как отрезало. Нет, конечно, Галина по-прежнему смиренно терпела все бабкины выходки, мило улыбалась и ни в чем не давала повод себя заподозрить. Но это была лишь маска. Мысли она вынашивала самые черные. Уже была достигнута договоренность с местным нотариусом – молодящейся дамой «под пятьдесят», в которой Галка по-бабски рассмотрела нерастраченную страстность и для которой отбирала белье, казалось, только и состоящее из резиночки, чуть прикрытой кружавчиками. За пол-цены бабкиной квартиры нотариус пообещала «сделать всё как надо» с бабкиным завещанием.
Поначалу Галина была уверена, что бабка с её столь частыми вызовами «Скорой» вот-вот отдаст Богу душу. Но потом поняла, что здоровья у той на семерых. И стала прикидывать варианты. Можно было бы, конечно, травануть бабку – в её возрасте вряд ли станут проверять, от чего та копыта отбросила, но как-то боязно. Вот если б яд какой, чтоб гарантировано не определился
На работу надо было к одиннадцати. Завтрак давно был приготовлен и был в минутной готовности к подаче – ждать старуха не любила. Бабка что-то разоспалась, и Галка заглянула к ней убедиться, всё ли нормально и не пора ли помочь идти в ванну умываться.
– Лея Львовна, доброе утро! Как Вы себя чувствуете? – произнесла Галина дежурную фразу и остановилась как вкопанная.
Почему-то пахло ацетоном. Или это воняют какие-нибудь пролитые бабкой лекарства?
Лея Львовна в одной ночной рубашке стояла подле кровати, рядом со своей тумбочкой. Она, что удивительно, не опиралась на свою палку и даже не держалась рукой за спинку кровати. Бабка чуть покачивалась на нераспрямляющихся до конца артритных ногах. Руки её безвольно свисали. Голова была чуть наклонена вперёд. Седые космы спадали вниз.
– Лея Львовна, Вы в порядке? – в смятении произнесла Галина.
Старуха подняла голову и уперлась в ту взглядом. Сама Смерть смотрела на Галину. Та попятилась, в ужасе запнулась за свою же ногу и нелепо взмахнув руками, упала навзничь, громко стукнув о пол затылком. Сознание её покинуло. Бабка вытянула вперед руки и, неуклюже подгибая колени, села на корточки перед лежащим телом. Немедленно она впилась зубами в горло Галки и стала перегрызать человеческую плоть. Ей, казалось, даже не мешал тот факт, что её вставные челюсти остались лежать в стаканчике на тумбочке. Всё равно какие-то зубы оставались. Медленно старуха превращалась в одну из тех тварей, которые потом назовут «морфами». В злобную, хитрую, практически бессмертную тварь, предназначение которой было убивать живых. И жрать этих живых, с каждым разом всё более совершенствуя своё тело.
Череп Галки был отъеден от тела довольно быстро. Тварь было попробовала разгрызть его, но кость пока не поддавалась. И череп был оставлен «на потом». Тварь слизывала, подбирая с пола языком обильно текшую кровь. Она чувствовала, что кровь наиболее быстро даст ей энергию и материал для перестройки организма. Внутри происходили процессы: под действием невиданного вируса организм перестраивал себя сам. Внутренности, необходимые для новой жизни, ураганно развивались. Остальные отмирали. Особенно это было видно по мышцам и зубам. Мышцы увеличивались и растягивались. Зубы же росли прямо из кости челюстей. Тонкие и острые, слегка загнутые клыки. Ими было куда удобнее рвать мясо и перекусывать кости. Иногда тварь всё же замирала и сидела совершенно неподвижно. При таком обилии пищи организм просто не успевал переварить съеденное. Мешал предел скорости деления клеток. Почувствовав, что съеденное усвоено, тварь снова принималась за еду. Ночная рубашка лопнула на мышцах спины вдоль и опала. Дряблые вислые груди втянулись в организм, кожа растянулась на сильно расширившейся грудной клетке. Сильно увеличились стопы, образуя превосходный толкающий механизм. Выросли длинные и мощные когти. Изменился цвет кожи на грязно-серый, местами даже фиолетовый. Несколько странно смотрелся на твари памперс, однако она не обращала на него никакого внимания.
Преображенная тварь теперь шутя разгрызла галкин череп и вместе с обломками костей сожрала мозг. Её собственный череп тоже изменился, затылочная часть вместе с мозгом сползла назад на укоротившейся шее, устроившись в ямке между лопаток.
При жизни Галина была женщиной статной, массой как две Леи Львовны, поэтому и время на её поедание было затрачено значительное.
Тварь съела всё тело. На полу осталась только рваная галкина одежда, обильно пропитанная кровью. Тварь встала, как бы пробуя трансформированные суставы, метнулась из стороны в сторону. Новой еды не было. От окна шли звуки, которые несколько будоражили некромозг твари. Но еды там не ощущалось. Поэтому тварь абсолютно неподвижно замерла у подоконника, уставившись в окно мёртвым взглядом.