Проклятые дни. Зарисовки с натуры
Шрифт:
Бойцы тем временем уже притащили поближе «общественные» диванчики – дом был, по новым меркам, «элитным», и на элементах уюта здесь не экономили.
Старший лейтенант проверил установку пулемета, не удовлетворился величиной отрицательного наклона ствола и велел притащить что-либо подсунуть под задние опоры треноги. Притащили прямоугольную цветочную тумбу. Повыдергивали растительность и завалили конструкцию набок, дабы упоры стояли на твердой боковой стенке, а не проваливались в рыхлую землю.
Грязи на балконе прибавилось. Старший лейтенант философски хмыкнул.
– Ракута с отделением, остаешься здесь с пулеметом, старшим. У пулемета двое. Постоянный контроль улицы. Связь – по радио. Внимание – коридору и лестницам. Смена дежурных у пулемета – через
– Есть! – не очень оптимистично ответил сержант.
– Остальные – за мной! – приказал старший лейтенант и пошел в сторону лифтов.
– Да, и жильцов тут не обижай – сам понимаешь, все люди здесь не простые, – полуобернувшись, сказал он остающимся. – Ну, да… сам разберешься! – и офицер, коротко махнув рукой, заспешил в сторону лестницы.
Оставшись начальником, Ракута хмуро оглядел свое войско. Вместе с ним всего было пять человек. Вот и всё отделение. Вздохнул и посмотрел на прямоугольную коробку милицейской рации. Из нее шипело и изредка пробивались какие-то переговоры.
– А, а х.. с ним! – Ракута поежился, снял каску и стал распоряжаться.
Поставил двоих наблюдателей к пулемету, лично вставил конец ленты в приемник. Оставив наблюдателей наблюдать, как завещано Уставом, увел свободную пару в холл – на балконе достаточно сильно чувствовался ветерок и было холодно.
Сержант одернул на себе обмявшийся под броником камуфляж, передвинул на видное место штык, поправил автомат и, придав себе тем самым донельзя героический вид, пошел звонить в квартиры «своего» этажа: полезно было знать, какие из них сейчас обитаемы, что за люди проживают… Как-никак они – ближний тыл его воинства. Из четырех квартир, двери которых выходили в холл, две оказались заперты, на долгие звонки никто не открыл во всяком случае, в одной оказалась молодая женщина с сыном десяти примерно лет, который восторженно смотрел на Ракуту, будто сошедшего с экрана боевика. Этому знакомству сержант был рад: женщина скоро вынесла бутербродов воинству и предложила не стесняться обращаться за горячим чаем. Туалет опять же… Еще в одной квартире оказался иностранец. Он что-то импульсивно объяснял, показывал какие-то непонятные документы и часто повторял, что он «не комбатант». Толку, в общем, от него никакого не было.
Выходы вверх и вниз на «своей» пожарной лестнице тоже было решено перекрыть – притащили и подперли двери кадками с пальмами. Если уж кого-то припрет непременно по пожарной лестнице эвакуироваться – отодвинет. Но шум будет, и дежурные у пулемета непременно среагируют.
На этаже было тихо. Но остальной дом гудел. Было похоже на спешную эвакуацию. Безостановочно гудели вверх-вниз лифты, кто-то с кем-то ругался, кто-то кому-то что-то доказывал на повышенных тонах, где-то плакали дети. Дом был из сравнительно новых, с подземным гаражом. Причем дворовая территория была огорожена забором. Это спасло многих. Поток машин выезжал из ворот паркинга, протискивался через выезд со шлагбаумом и вливался в уличные потоки машин. Кто-то ехал налегке, всё еще расценивая происходящее как досадную помеху давно лелеемым планам. Ну а кто-то, из числа пессимистов или просто понимающих больше других людей, уезжал в забитых под крышу авто, стремясь запастись едой и хоть каким-то оружием.
В оптику пулемета тоже было на что поглядеть.
Периодически слышалась стрельба. Короткое пистолетное и глухое ружейное баханье всё чаще перемежалось автоматической стрельбой. Пару раз коротко пророкотало и вовсе из чего-то серьезного. То ли из такого же пулемета, как у них, а то ли из еще более крупного – КПВТ8 с бронетранспортера.
Шел плотный поток машин. Иной раз случались заторы, однако военные с блоков быстро на броне по тротуарам и газонам подскакивали к пробке, распихивали столкнувшиеся машины, и движение возобновлялось.
Ор, шум, непрерывные гудки клаксонов, выстрелы… И так постоянно.
21 марта, среда, середина дня,
Москва, подвал
Фазахетдиев Исматулло Сулаймонович, гастарбайтер.
– Совсем оставил Всемогущий детей своих, погрязших во грехе… – думал Иса, выглядывая в щель каморки. В скрытое оконце было видно основное помещение – большой подвал, в котором «в тесноте, да не в обиде», жила община таджиков-гастарбайтеров. Сейчас здесь царил разгром. Сломанные нары, разбросанные вещи. Распотрошенные баулы с немудрящим богатством людей, пытавшихся заработать в негостеприимной столице «Великого северного соседа» на пропитание своих семей, оставшихся в южном и солнечном, но, увы, нищем Таджикистане. Перекрученные матрасы и одеяла, еще какие-то тряпки. И кровь, кровь повсюду. И самое мерзостное – трупы товарищей Исы, пожираемые другими трупами…
Иса, как его называли работяги-нетаджики на одной из строек Москвы, или полностью – Исматулло – как обращались соплеменники, или даже уважительно Исматулло Сулаймонович – как говорили самые младшие из них – был уважаемым человеком. К своим сорока пяти он имел жену, четверых детей, несчетное количество рабочих специальностей и репутацию человека, могущего управиться с любой техникой: что починить гидравлику на японском экскаваторе, что с помощью жести от консервной банки и валяющейся проволоки сделать зажигание на незаводящемся жигуленке. Это, кстати, давало Исе дополнительный приработок. Многие кавказцы, купившие за совершенно смешные деньги совершенно убитую рухлядь и калымящие по всей Москве на этих «шайтан-такси», время от времени привозили к Исе своих железных коней на ремонт. Иса честно чинил и честно предупреждал, сколько, по его мнению, еще протянет автомобиль. Либо отказывался, говоря, что эту рухлядь только в переплавку. Как правило, прогноз оказывался точным.
Кавказцев Иса не любил. Они не походили на спокойных и рассудительных таджиков: кричали, жестикулировали, давили толпой, доказывая что-то своё. Демонстративно показывали свое отношение к таджикам, как бедной родне. Но особенно Исе не нравилось, когда кавказцы пытались сбить и так весьма скромную цену, назначенную Исой, аргументируя это тем, что они мусульмане, а мусульманин мусульманину должен помогать, поэтому Исе, мол, нужно бы сделать цену пониже. На это Иса степенно отвечал, что в таком случае и положенный обычаем «закят»9 также окажется ниже, что вряд ли понравится Всевышнему. И ради богоугодного дела им бы, напротив, стоило бы в оплате не скупится… Кавказцы чертыхались и платили назначенную цену.
Иса вдруг отчетливо понял, что сходит с ума.
Плохое началось еще вчера.
Днем ранее, 20 марта, вторник, утро.
Москва, одна из новостроек.
Один из работавших здесь таджиков-гастарбайтеров Рузикул пришел на работу больным и сказал, что на него с приятелем Раджабом в промзоне, где они жили в каком-то вагончике, с утра напали собаки. Раджабу собаки отхватили кусок мышцы от руки, и когда тот упал, то еще несколько раз укусили за ноги. И загрызли бы совсем, если бы не друг Рузикул. Тот сильно мерз в неласковой холодной Москве, поэтому, на его счастье, был в ватной куртке, рукава которой собаки не прокусили. Схватив кусок арматурины, Рузикул успел одной собаке перебить передние лапы, а второй так и вовсе удачно попал по голове, пробив череп. В общем, от собак удалось отбиться. На счастье, сразу попалась «скорая». У отчаянно размахивающего руками Рузикула машина остановилась, вышли женщина-врач и немаленький на фоне щуплых таджиков санитар. Почему-то доктора обоим таджикам первым делом посмотрели в глаза. Раджаба перебинтовали и уложили на носилки в машину. Зачем-то женщина-врач уточнила, кусали его собаки или люди. Раджаб удивленно подтвердил, что собаки – разве же могут люди кусаться? Потом спросили у Рузикула, не укусили ли его. На что тот ответил, что нет. Он пояснил симпатичной докторше, что не только увернулся, но и победил обеих собак. Тем не менее, врач осмотрела его руки и только после этого машина уехала.