Прокурор республики
Шрифт:
Мне незачем говорить вам, что я хочу мира. Но я должен сказать вам, что большевистская партия, которой вы помогли совершить рабочую и солдатскую революцию, обещала предложить мир всем народам. Сегодня это обещание исполнено...
– Он переждал аплодисменты.
– Вас уговаривают остаться нейтральными в тот момент, когда в нас стреляют на улицах и ведут Керенского на Петроград. Совет Народных Комиссаров - это ваше правительство. Вы хозяева положения. Великая Россия принадлежит вам. Подумайте хорошенько, согласитесь ли вы отдать ее обратно?
Крыленко кончил речь и сразу почувствовал,
– Времени митинговать больше нет. Час выбора настал. Кто за Керенского - направо! За Советы - налево!
Толкаясь, наступая друг другу на ноги, солдаты ринулись влево. Под мрачными сводами манежа гулко тарахтели моторы броневиков.
– В Смольный, - чуть слышно прошептал Крыленко, обхватив спину ожидавшего его у входа мотоциклиста. Больше всего он боялся заснуть на ходу.
Холодный ветер, бивший в лицо, быстро прогнал усталость.
На ступеньках Смольного его встретил пожилой конвоир, которого он оставил в швейцарской часа полтора назад. Лицо его выражало растерянность и испуг.
– Гоц сбежал, - виновато сказал он.
– Ума не приложу, как это случилось...
Сбежал один - поймали другого. Красногвардеец, который доставил его в Смольный, стал торопливо докладывать:
– Задержан в штабе Петроградского военного округа... Там в шкафу штабные бланки лежат, так он возле этого шкафа все вертелся. Очень подозрительный малый. Стали проверять документы, а он вдруг как заплачет, трясется весь: не убивайте, кричит, у меня есть важное сообщение. Ну и решили, значит, его сюда доставить, товарищ нарком. Для разбору...
На табуретке, согнувшись, трясся мелкой дрожью юноша лет семнадцати. На его худые плечи была накинута шинель.
– Ваше имя?
– спросил Крыленко.
– Зелинский Евгений, - всхлипнул арестованный.- Прапорщик.
– Давно ли?
– удивился Крыленко.
– Произведен генералом Корниловым... Досрочно...
– Офицер, значит...
– насмешливо протянул Крыленко.
– Небось Зимний обороняли? Отпущены под честное слово?
– Зелинский кивнул.
– Ну что ж, прапорщик, с вами разговаривает народный комиссар по военным делам прапорщик Крыленко. Выкладывайте свое важное сообщение.
Зелинский перестал дрожать. Его воспаленные глаза впились в наркома.
– Заговор...
– выдавил он наконец.
– Я завербован... Должен был украсть бланки... Не знаю зачем...
– Кто заговорщики?
– Офицеры...
– Кто во главе?
– Пуришкевич...
Пуришкевич?!. Тот самый?!. Сухонький, с бородкой, прикрывавшей впалые щеки? Вспомнилась его площадная брань с думской трибуны, выкрики, которыми он всегда сопровождал речи большевиков. Пуришкевич...
Организатор погромов, кровопролитий, убийств из-за угла. Что ж, от него можно было и в самом деле ожидать всего. Но чтобы именно он оказался во главе военного заговора, чтобы офицеры стали под команду бессарабского помещика, этого барина, намозолившего глаза всей России своей поддевкой и бородой!..
– Когда вас ждут с бланками?
Зелинский посмотрел на часы.
– Через пятнадцать минут.
–
– Гостиница "Россия". Мойка, шестьдесят...
Раздалась команда, и шесть грузовиков с вооруженными красногвардейцами выехали из ворот Смольного, направляясь к набережной Мойки.
Гостиницу оцепили, выставили посты, на чердаках соседних зданий установили несколько пулеметов: кто знает, как поведут себя заговорщики!..
– Вперед!
– скомандовал Крыленко, вытащив из кобуры револьвер. Цепочкой... Прижимайтесь к стене.
Но выстрелов не было. Красногвардейцев никто не ждал. Мирные постояльцы гостиницы пили чай, играли в карты, а иные уже спали. Их разбудили. Под кроватями лежали винтовки, гранаты, патроны, а в одной из комнат - даже пулемет, накрытый ватным одеялом.
– Все арестованы!
– сказал Крыленко.
Никто не сопротивлялся.
– Где ваш руководитель?
Арестованные молчали.
– Никого из здания не выпускать! Обыскать все помещение.
Зелинский сообщил, что Пуришкевич живет в номере двадцать три. Номер оказался пустым. В книге постояльцев, которую вел хозяин гостиницы, было записано: "23 - г-н Евреинов".
У красногвардейцев нашлось много добровольных помощников - дворник, горничная, швейцар. Они охотно открывали запертые двери, обшаривали подвал,чердак, чуланы. Пуришкевич как в воду канул.
С особым рвением искал Пуришкевича дворник гостиницы.
– Нигде нетути, товарищ начальник, - подобострастно улыбаясь, проговорил он, вылезая из очередного шкафа, - хучь оближите усе, а ни одной твари больше не найдешь. Может, сударь энтот уже эвакуировался, а мы зазря тут полозием...
"Какая странная речь, - подумал Крыленко.
– Назойливое "хучь" и "усе" рядом с "эвакуировался", произнесенным без единой ошибки. Безграмотный мужик, а жесты барственны. Руки холеные, не знакомые с грязной работой... Суетлив... Эти впалые щеки... Оттопыренные уши... Ну, конечно же, как можно было не узнать его?! Сбрил бороду, шелковую поддевку сменил на поношенный пиджачишко..."
– Предъявите паспорт, гражданин дворник.
Тот с готовностью вытащил документ. Так и есть - Евреинов...
– Значит, это вы - Пуришкевич?
Он даже не запирался, быстро перешел на нормальный язык.
– Под каким бы паспортом я ни въехал в гостиницу, вы не имеете права меня задерживать. Никакого преступления я не совершил, у вас нет доказательств.
– Ладно, - сказал Крыленко, - разберемся. Будет следствие. А пока что... Именем революции вы арестованы!
Красногвардеец, листавший блокнот, отобранный у Пуришкевича, подошел к наркому:
– Товарищ Крыленко, тут вот адрес какой-то. Может, пригодится...
"Николаевская, 7. Иван Парфенов",-прочитал Крыленко, Вспомнилось, что Зелинский тоже называл этот адрес: именно там, у некоего Парфенова, его приняли в ряды "спасителей родины".
Грузовики с красногвардейцами помчались на Николаевскую. Крыленко же поспешил в штаб Петроградского военного округа: предстоял очередной разговор по прямому проводу со ставкой. Этого разговора с нетерпением ждали в Смольном.