Промежуточный человек
Шрифт:
Что между ними произошло, на какие из рычагов нажал Виктор Аркадьевич, мы не узнали. Понимая, что квартирный вопрос для Дубровина жизненно важен, но вместе с тем, зная, как болезненно реагирует Дубровин на его выходки, какой протест они у него вызывают, Сватов, не желая травмировать приятеля, на сей раз ничего объяснять и рассказывать нам не стал, ограничившись лишь заявлением, что все это — семечки. После вмешательства Сватова Анатолий Иванович как-то сразу поблек, с Дубровиным сделался обходительным, рассказывают, что на исполкоме стоял за него горой, проявляя прямо отеческую заботу о своем «талантливом сослуживце».
Когда
Он успокоил Геннадия Евгеньевича, потом позвонил знакомому — первому секретарю райкома партии. Когда-то по его просьбе он провозился несколько дней, монтируя и озвучивая любительский фильм, отснятый районными активистами к какому-то пленуму. В качестве гонорара получил барельеф Льва Толстого (бронза по дереву) и пожизненную признательность. Барельеф Виктор Аркадьевич отнес директору киностудии в кабинет, а признательность оставил до такого вот случая.
Шло бюро, но секретарша, знавшая Сватова и его отношения с первым, вопреки всем правилам тут же его соединила.
— Слушай, давай однажды раскачаем бюрократический аппарат, — начал Виктор Аркадьевич сразу по делу, понимая, что разглагольствовать не ко времени. — Предлагаю провести эксперимент на безынерционность. Ставлю задачу: выписать и прописать семью в три человека за сорок минут. Выписать из соседнего района, прописать в твоем. Вопреки традиционной волоките.
— Понял. Сейчас вам перезвонят, — ответил секретарь райкома, обращаясь к Сватову на «вы», как всегда на людях.
Тут же на столе Сватова зазвонил телефон.
— Заместитель начальника ОВД, подполковник милиции Егоров слушает.
Такой стремительности Виктор Аркадьевич не ожидал. И поначалу даже не понял, откуда звонят, отчего растерянно произнес:
— Это я — слушаю…
— По поручению товарища… Куда прибыть по вопросу перепрописки?
Разумеется, все получилось складно.
Дубровину Сватов сказал:
— Все в порядке. Живи и работай.
Тем не менее сотрудничать с Осинским, даже при всей напуганности и готовности того к примирению, Дубровин больше не желал. Хорошие отношения с начальником, тем более с подачи Сватова, его не устраивали. Еще не вселившись в новую квартиру, он выложил на стол Анатолию Ивановичу свое заявление.
Узнав о случившемся, я советовал Геннадию не сдаваться. Не жалея эмоций, я уговаривал его начать борьбу. Дело-то не в квартире! Для меня и сам Геннадий, и его начальник были фигурами социально типичными. Правда, типичность одного определялась повышенным интересом к делу и стремлением это дело развивать. А типичность другого — стремлением (тоже вполне распространенным в наши дни) дело волочить и максимально возможное от него урывать.
В силу этого и конфликт двух руководителей мне представлялся отнюдь не личным, а выходящим далеко за пределы вычислительного центра и НИИ. Здесь же, по моему глубокому убеждению, уходить должен был Осинский, а не Дубровин.
Но Геннадий ввязываться в борьбу отказался. «Этого человека не переделаешь. А сам погрязнешь… Работы уже не будет. Будет скучная склока и клубок интриг».
Геннадий из НИИ ушел. «Климат в этом учреждении
А о начальнике он сказал: «ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК».
Промежуточный — то есть застрявший где-то между городом и деревней (тогда Дубровин вкладывал в этот термин такой смысл), ушедший из села, но до города не добравшийся, оторвавшийся от корней, от своего сельского прошлого, но не усвоивший городской культуры.
Сейчас, оценивая ситуацию, я думаю, что конфликт с начальником и послужил одним из основных мотивов, приведших моего приятеля к идее приобретения дома в сельской местности. Впрочем, зачем догадки, он и сам об этом приблизительно так говорил:
— Бросаю все к чертовой матери. Мне надоели эти промежуточные люди на каждом шагу. Надоела жвачка, осточертело заниматься ликбезом, доказывая правомерность очевидного, надоели эти рожи… Хочется настоящего, хочется покоя, простых человеческих отношений…
Глава шестая
СОСЕДИ. ВЛАСТЬ ЗЕМЛИ
Поразительная вещь…
Все здесь предопределено. Само понятие выбора — противоестественно. Вопрос о смысле существования звучал бы как надуманная нелепость.
Это Геннадий о своих новых соседях.
Соседи у Дубровина объявились сразу. По первому же в дом наезду. И больше уже не исчезали, прописавшись в сельской жизни нашего героя основательно и постоянно. И даже если копошились бесшумно у себя во дворе или в хлеву, даже если уходили куда-то по своим хозяйственным делам — оставляли вокруг Геннадия свое незримое, как бы инфракрасное присутствие, естественное и непосредственное, как жизненное тепло. Просто участки вдруг сами собой объединились, и Анна Васильевна, тихо, как курица в саду, шуршащая по хозяйству, и Константин Павлович, перекуривающий на старой колоде возле крылечка, вписались в облик обеих усадеб, связанных протоптанной в картофельной борозде тропинкой, так же естественно, как лавка под окном, кошка Катька между черных чугунков на пороге или глиняный кувшин на заборе; обосновались так же ненавязчиво, как и прочие одушевленные и неодушевленные предметы крестьянского подворья.
В первую же субботу Геннадий собрался в Уть. Нетерпение его было столь велико, что, изучив внимательнейшим образом карту и обзвонив справочные и диспетчерские, он рассчитал специальный маршрут — с электрички на автобус из райцентра, потом еще на один, местный, — до соседней деревни, от нее — пешком, километра четыре по лесной дороге. Можно бы спокойно добраться до места и прямым автобусом, но так мы бы оказались в Ути часа на три позже. Я говорю «мы», потому что меня он, разумеется, прихватил с собой в качестве даровой рабочей силы.
Вставать пришлось часов в пять. Зато к полудню, когда еще только подходил к Ути прямой, рейсовый автобус, мы уже прорубили в зарослях репейника и крапивы проход к дому и просеку вокруг него, после чего, к удовольствию вступающего в права хозяина, обнаружился пристроенный сбоку, не оговоренный в купчей, то есть даровой, сарайчик. Но зато сам дом, словно испугавшись вдруг наготы, съежился в бедной своей неприкрытости, оказавшись сразу и не домом вовсе — маленькой бревенчатой хаткой с двумя оконцами, одно из которых было кухонным.