Промежуточный человек
Шрифт:
Как-то Геннадий спросил у Анны Васильевны, чего это они не косят траву на его участке. Константин Павлович подкармливал участок селитрой, и трава вымахала отменная. Однако соседи ее не трогали, а занимались мелочевкой, собирая с неудобиц по травинке.
От вопроса Анна Васильевна отделалась неопределенно-шутливо. Но Геннадий понял: накашивали старики ровно столько, сколько успели бы своими силами сгрести и накрыть, завидев приближающуюся тучу…
Федьку такие тонкости никогда не занимали. Так, однажды, воспользовавшись нагрянувшим отрядом шефов, он все скосил — где сухо и ничего почти от жары уже не было, где низко и сыро… И все, разумеется, сгубил, когда шефы уехали. Даже дважды
Здесь не Анны Васильевны был уничтожен труд, как в истории со свеклой, оставленной под снегом, но тем не менее боль душевную это у нее вызвало. И досаду, сродни той, что испытывала Анна Васильевна каждый день, проходя мимо худющих бычков, томящихся в загоне — и под дождем, и в знойную жару. У Федьки до них никак не доходили руки. Смотреть на них без сострадания и впрямь было невозможно… Этот загон Федька называл летними лагерями. И однажды не без важности пояснил Дубровину, что, согласно научным рекомендациям, в таких лагерях можно производить мясо без всяких капитальных затрат.
Насчет затрат Геннадий поинтересовался в конторе: одну из самых доходных животноводческих статей — откорм крупного рогатого скота — Федор Архипович ухитрился сделать разорительной…
И здесь Дубровина, как он сам признался, осенило. Вернувшись в тот день из конторы, он разыскал меня у реки. Я наблюдал, как мальчишки, копошась в прибрежных корчах, ловили руками плотву. Получалось у них это ловко. Геннадий присел рядом, вынул из кармана свирельку, положил ее на траву.
— С Федором Архиповичем теперь, мне кажется, все ясно.
Я посмотрел на него с удивлением. Мне с Федором Архиповичем уже давно все было ясно. Но у Геннадия сложилась концепция. Я приготовился слушать. Выслушивать его «концепции» всегда интересно.
На сей раз она сводилась к тому, что Федька наш — не что иное как… промежуточный человек. Самый что ни на есть.
— Что есть Федька? — развивал свою концепцию Геннадий. — Во-первых, он не хозяин. Ничего своего у него нет — ни земли, ни коня, ни соломы, ни навоза, ни покосов, ни семян, ни удобрений, ни сена, ни трактора… Во-вторых, он и не работник. Нет у него и специальности за душой, и никакого особого умения, разве кроме таланта воровать. И еще одного таланта, который позволяет ему блистательным образом использовать им же создаваемую на селе ситуацию. Помнишь, как ефрейтор из анекдота решил философскую проблему Времени и Пространства? Он дал команду копать канаву от забора и до обеда. Федька его превзошел, он исхитрился материализовать власть. Ту минимальную, которой он был в силу своего промежуточного положения наделен. Сделав свою промежуточность… средством благополучия.
Геннадий помолчал, поглядывая на мальчишек. Потом продолжил:
— В чем промежуточность? Во-первых, он промежуточное и лишнее звено между крестьянином и землей.
Не давая коня к природой обозначенному сроку, не раздав соломы на подстилку, что обеспечило бы земле навоз, не давая скотине вовремя корм, а крестьянину — участок для заготовки этого корма, постоянно вмешиваясь в хозяйственную жизнь деревни, Федька нарушал естественные, биологические законы, в подчинении которым только и могла эта жизнь проходить рационально.
— Но этого мало, — продолжал Геннадий. — Это только — во-первых. А во-вторых, Федька — промежуточное звено между человеком, работающим на земле, и обществом, потребляющим результат
Здесь все доведено до полной нелепости. Общество, например, платит человеку из своих средств — и деньгами, и сахаром — за труд по выращиванию и уборке той же свеклы. И делает это через Федьку. Федька производит расчет, не поставляя обществу саму свеклу… Так нарушаются объективные законы общественных взаимоотношений.
Дубровин забирал круто.
— Промежуточность возникает, когда нарушается связь между человеком, работающим на земле, и самой землей — с одной стороны; между человеком, работающим на общество, и обществом — с другой.
Точности и ясности оставалось только позавидовать. Не совсем понятно было только, каким образом эта промежуточность становится средством к благополучию.
— Сейчас я тебе поясню, — говорил Геннадий, продолжая развивать тему. Глядя на него, я только теперь понял, какой он для студентов лектор. — Ведь вся хитрость положения любого Федьки в том, что он, с нашего попустительства, оказывается в распределителях.
И действительно, ничего не имея и не умея, ничего не производя, он тем не менее распределял. И распределял в первую очередь в свою пользу. Нет, не прямо себе — в том-то и фокус! Так бы он долго не продержался, был бы пойман за руку и уличен, ибо такое прямое распределение себе называется воровством, а оно не может быть долго безнаказанным. Не прямо себе распределял Федька общественные блага, а с выгодой для себя.
И когда лошадь, не ему принадлежавшую, он давал или не давал. К сроку или нет. Намекая тем самым на магарыч, без которого и не оставался. И покос выделяя или не выделяя. И солому давая или не давая. Всегда с выгодой для себя.
— И должен тебе сказать, что изымать эту выгоду для себя наловчился Федька с умопомрачительной наглостью, доводя ситуацию до полного абсурда. Вспомним еще раз, как он пристроился в пастухи…
Сам Федька коров не пас. Это делали помощники. Он же изловчился снова затесаться промежуточным звеном. Между Анной Васильевной, например, которая уговаривалась с ним об условиях, выступая в роли потребителя услуг, и… Константином Павловичем, который ей эти услуги оказывал, корову, когда приходила его очередь, пас… Федька же за это имел от Анны Васильевны шесть рублей и торбу — шмат сала, глечик молока, хлеб, лук и даже копчености, которые в пищу сами старики не употребляли. Стремясь не ударить лицом в грязь перед соседями, не выглядеть скареднее их или беднее, Анна Васильевна берегла эти деликатесы к такому вот случаю. И даже Константину Павловичу, даже отправляя его в подпаски, наказывала их не трогать… А Федька содержимое торбы потреблял, на травке полеживая и поглядывая, как Константин Павлович скот пасет…
Так вот, без всякого воровства и нарушения законов, ухитрялся Федор Архипович удовлетворять свои потребности. Пока не случился скандал.
Когда же скандал случился, когда Федьку разоблачили, да так, что он не смог пристроиться даже пастухом, ему не оставалось ничего другого, как пойти дальше. Он и отправился — искать свое промежуточное место. Это место, кстати, он себе уже подготовил, давно заведя нужные связи. Застолбил украденными из совхоза картошкой, мясом, огурцами, капустой, которые он не однажды загружал в чьи-то багажники, иногда по поручению того же Птицына. Но не продавая, а даря. Не обогащаясь, а закрепляя свое положение. Это и сработало, когда он был из Ути изгнан.