Промежуточный человек
Шрифт:
Своим недостойным поведением Геннадий его, Федьку, в глазах районного товарища прямо позорил.
Увидев Федьку, да еще с каким-то начальником, Анна Васильевна всплеснула руками, ахнула и, по-детски пригнувшись, кустами побежала к дому. Константин Павлович, тоже изрядно струхнувший, с досадой плюнул, но никуда не побежал, а встал в стороне, опустив руки по швам и всем своим видом демонстрируя непричастность к преступлению.
Районный товарищ, сразу смекнувший, что дело нечисто, что доцент этот далеко не тот,
Осмотрев два стога, стоявшие на участке Дубровина, он довольно сухо и строго поинтересовался:
— Это чье сено будет?
Вопрос повис в воздухе.
Анна Васильевна уже катилась к месту происшествия с закуской в подоле и двумя бутылками белой, припасенной к какому-то случаю. Федька Федькой, но с начальством шутки плохи. Чувствуя себя, а не Федора Архиповича с товарищем, виновницей происшествия, не привыкшая обсуждать разумность установленных правил, она таким традиционным способом намеревалась спасти соседа от нависшей над ним беды.
Федька ее понял, поддержал, засуетившись:
— Да будет вам заводиться… Сообразим за встречу по маленькой — всего-то и делов.
Но инспектор был неумолим.
— Водку в жару я не пью, — сказал он холодно.
Федор Архипович, почуяв, что надвигается скандал, потянул своего товарища в сторону. Громким шепотом принялся втолковывать ему что-то про ситуацию. Ситуация, понимаешь, не та. Но товарищ отступать был не намерен. Геннадий в трусах и сандалиях на него впечатления не производил. Снова, еще более строго, он переспросил:
— Сено чье будет?
Приехавший накануне Сватов (до сих пор он в разговор не вмешивался, занимаясь разведением позаимствованного у Анны Васильевны самовара) оставил свое занятие, не торопясь подошел к инспектору и твердо произнес:
— Мое. Оно не будет, оно есть.
Инспектор оживился:
— Будем составлять акт. Если вы такой умник… Зачем вам столько сена?
— Собираюсь заводить козу.
— Вы что мне голову морочите? — грубовато одернул его инспектор. — Я что, не знаю, сколько сена нужно для козы?
— Вы-то, может быть, знаете. А я — нет. И знать не хочу. Потому что с вашими знаниями и вашей работой кормов в районе к марту, между прочим, не было. И скот при всех ваших рекомендациях голодал… А я так не могу. Я не могу издеваться над животным. Даже если это коза.
Повернувшись, Сватов направился к самовару.
— Хищение налицо, — кинул ему вдогонку инспектор, — акт все-таки придется составить.
Сватов, услышав угрозу, снова подошел.
— Не придется, — сказал он. — А если так, то завтра я этим делом специально займусь. И постараюсь сделать все, чтобы вас больше сюда не направляли.
Инспектор как-то сразу сник. Так далеко заходить он не собирался. Кто их знает, этих приезжих. Да и больно надо ввязываться — из-за какого-то
Федька поспешил увезти своего товарища подальше от греха. Уж ему-то этот конфликт был и вовсе ни к чему. Выставлять себя перед нами радетелем за общественное он не собирался и собираться не мог. Мы-то знали, что, кроме всего, был Федор Архипович беспардонный мошенник и вор. И если за все время нашего знакомства хоть в чем-то и проявлялся его талант, так как раз в воровстве.
Прошлой осенью в магазинах было неважно с белокочанной капустой, которую Виктор Аркадьевич очень любил квасить на зиму и делал это мастерски. Непосредственной нашей связью с деревней он и решил тогда воспользоваться.
Федька, у которого мы спросили, можно ли капусту выписать и получить, откликнулся с энтузиазмом.
— Это мы щас, — с готовностью кивнул он, едва выслушав. — Момент. — И направился к мотоциклу.
«Нива» Сватова двинулась следом.
На совхозном дворе Федька отыскал сторожиху, взял у нее ключи и, отворив ворота склада, велел подогнать машину.
С неожиданной для него ловкостью и быстротой он откатывал негодные, по его мнению, кочаны, выбирал покрупнее и поплотнее, сноровисто обрывал с них верхние лохматые листья, тискал ладонями, поднося к уху и прислушиваясь, — так знатоки прослушивают арбуз, — тут же откидывал негодные, а те, что были хороши, швырял в открытый багажник с точностью, восхитившей бы любого мастера гандбола.
Нам он буквально ни к чему не давал притронуться.
В считанные секунды багажник был заполнен до отказа, захлопнут, ворота склада закрыты и большой амбарный замок навешен.
— Отгоняй! — весело крикнул он Сватову. — Живо!
Вскочив на мотоцикл раньше, чем Виктор Аркадьевич успел повернуть ключ зажигания, Федька был таков. За околицей Сватов остановил машину.
— А как же выписывать? Без весу…
И посмотрел на Дубровина. Тот уже тоже все понял.
Подкатил Федор Архипович.
— Ну, как? — спросил он, ожидая похвалы и восторгов.
— Надо оплатить, — сухо сказал Дубровин. — Взвесить и оплатить.
— Во дает! — засмеялся Федька. — Государство наше с пяти кочанов не обеднеет. Свои же люди… Да и как теперь ты ее взвесишь?
— Вы, собственно, где живете? — спросил Сватов.
— Федор Архипович живет за магазином, — сказал я.
Федор Архипович снова оживился. Ясно было, куда мы клонили.
— Да тут рядом! Это по пути, — напялив валявшийся в коляске шлем, он взобрался на седло. — Давай за мной…
Но на магарыч на сей раз Федька, оказывается, не рассчитывал. Даже напротив: угощение решил выставить сам. Обмыть удачно провернутое дельце. У магазина он остановился. Через минуту выскочил, прижимая к груди бутылки и два батона.